Петр Альшевский - «Точка зрения Корнилова»

– Ты где ходишь?! – проорал Николай.

– Да так, обстоятельства… Но моя работа пока еще не в том, чтобы быть мертвым: временами я бросаю свое тело на чье-то другое, бросаю наугад, но они редко возражают, а я…

И Николай Воляев перешагивает эту грань:

– К чертям твои объяснения – через пять минут начало! Мы уже почти опоздали! Давай скорей!

Давай и скорей… Будешь об этом умолять замешкавшуюся в предоставление себя девушку – подбираясь своим истомившимся естеством к ее податливой гордости.

– Перекурю и пойдем, – сказал Корнилов, – а если у кого пыльная кожа, то это еще не признак его…

– Да ты что, Корнилов, некогда курить! Ты форму взял?

– Какую форму?

– Спортивную.

Корнилова откровенно не всполошило. Не пробрало. «Я слышала, упал самолет. Вот черт… В Уганде. А-ааа… Тогда ладно» – поведавшая ему о крушении женщина была без ума от делавшего сальто отечественного певца, «Темноликая русалка» Дивягина говорила Корнилову: «Я еще помню, как он выступал в шинели – я уже и тогда испытывала к нему глубокие чувства и если бы он пожал мне руку, я бы ее неделю не мыла. А ты?». Корнилов уважал ее чувства, но он ответил: «А я бы тут же побежал ее мыть: я бегаю крайне редко, но это же исключительный случай».

– Форму я не взял, – сказал Корнилов, – но кто-то делает зарядку возле церкви: он кланяется, но не Богу, а желая укрепить в себе свою гибкость…

– Ну, е-мое… Ладно, придумаем что-нибудь.

В раздевалке царила непринужденная духота и, сев на потертую банкетку, Корнилов выжидающе – «В ожидании Николая Воляева» – закурил. Но едва он начал свою привычную мистерию вдохов и выдохов, как перед ним появилась неопрятная старуха в черном, или просто грязном, халате.

Отборные войска бескомпромиссного такта, предотвращающего по меньшей мере выброс слюны, в старухе явно не квартировали.

– Ты что это творишь, – закричала она, – курить же строго запрещено! Ты кто такой?!

– Я, – ответил Корнилов, – светлячок на дне того мешка, в котором Господь бегал за демонами; я ветер в занавоженном поле, где отмежевываются…

– А занимаешься ты у кого?!

Громкая, остервенелая женщина. Хоть расцелуй ее, хоть запусти в незаурядный аттракцион по голосовой полировке камней.

– Смотря, чем занимаюсь, – ответил Корнилов.

– Чем бы ты не занимался в других местах, – проворчала старуха, – здесь тебе… не везде!

В этот кульминационный момент в раздевалку вбежал Николай Воляев. Не входивший в общину православных вегетарианцев. Во вторник варивший холодец. Варил и радовался – тому, что варит. Себе. Не дяде. Сразу же определив в чем же состояла проблема – дым же стоял, как и поставили – Николай незамедлительно бросился на защиту не просившего его о ней Корнилова:

– Простите его бабушка! Он не знал.

Чего же такого пробуждающего Корнилов не знал, Николай Воляев не объяснил, но его бойкое вмешательство старуху все же успокоило, и она, ненавистно бормоча нечто приземленное, отправилась к душевой. К слову – в мужских раздевалках постоянно барражирует множество подобных старушек, и если бы Корнилов был ознакомлен с данным положением дел, как с закономерностью, он бы об этом, возможно, задумался, а так он стал примерять принесенные Колюном вещи: «Бермуды» пришлись ему в пору, майка (в плечах) тут же пошла по швам, но вот с кедами, которым определенно не хватало размера другого, предстояло мириться.

Войдя в зал, они натолкнулись на одышливые потуги вершащейся во всех его углах разминки. В центре – внушительной колодой с уже воткнутым в нее топором палача – неумолимо торчал ринг. «Где вы же вы мои женщины… мне бы и одну… Марину – в туфлях, белых чулках, больше ничего. Знаешь что, милая? Тебе не хватает шляпки». Вылавливая в воздухе алкогольные пары, тренер махнул им рукой. Это, по-видимому, означало, что они могут подключаться, и они подключились.

Внутри жгло. Лотосы росли в тине. Зал был небольшим. Бег по проложенному в нем кругу дался Корнилову легко – покалывание в боку, резь в глазах и тому подобные сложности, конечно же, присутствовали, но где не без этого. А вот когда пошла отработка движений руками стало труднее. Особенно Корнилову – особенность выражалась в том, что шедший следом за ним короткостриженный лошак настойчиво бил его по спине, а иногда, наверное, желая расширить свой технический арсенал, плотно задевал и голову. Корнилов никогда не боготворил весь этот бокс, но сейчас он ему окончательно разонравился, и пронзительный свисток тренера – пузатого, не выше метра шестидесяти пяти, с достоверно, как и полагается, сломанным носом – смилостивился над печальным ковылянием его мыслей, оборвав их по-своему своевременно.

– Минута отдых, а потом спаррингуем. – Сказав, он окрылился и недоверчиво взглянул на Корнилова. – Эй новичок, тебя как зовут?

– Как меня зовут на самом деле, – ответил Корнилов, – знать вам ни к чему, лишь отбитую голову лишний раз напряжете. Зовите меня Тайсоном.

Тренер уязвленно набычился.

– А ты шутник… – сухо пробормотал он. – Спаринговать будешь?

Слово «спаринговать» чем-то напомнило Корнилову слово «спариваться»,

и он согласился. Увидев положительную интонацию его кивка, к тренеру угодливо подошел привлеченный флюидами близкой развязки Николай Воляев:

– Коуч, можно я с ним поспарингую?

Тренер оценивающе посмотрел сначала на Николая, а затем, как бы прощаясь, и на Корнилова.

– Да нет, Коля, – сказал наставник, – не потянешь ты с ним. В нем и веса килограммов девяносто, и взгляд слишком подозрительно отсутствующий.

Поводив перископом глаз по периметру зала, он нашел ими некоего двухметрового громилу, тягавшего вверх-вниз огромную штангу, поступательно прожигая здоровье изощренным методом его накопления.

– Вась! – крикнул тренер. – Поработаешь?

Вася молча положил штангу и, шипяще отдышавшись – Василий Личин приехал в столицу из Новокузнецка; и если тренеру сломали нос все же на ринге, то Василию его сломали дверью женской бани: четырнадцать лет ему было, когда он туда подглядывал, пытливый возраст – машинально занялся тщательным надеванием перчаток.

Осознавая в мельчайших деталях, зачем он это делает, тренер подскочил к Корнилову с изящным напутствием:

– Короче, Тайсон – Васина коронка левый хук, усек? Еще он очень активно работает по печени. – Воодушевляющее подмигнув, тренер показал на ринг гладко выбритым подбородком. – Ну, с Богом.

После боя Корнилову некрасиво хотелось – вернее, хотелось не ему, а темной стороне его деформированной частыми ударами души – отловить этого Васю и, не наводя на него порчи, чуточку отмудохать железным прутом: по простому, по рабоче-крестьянски.

У Корнилова болело все. Скулы, лоб, живот – окончательно его добил тренер, бросивший на удивление едкую ремарку: «Для начала неплохо. Ты, парень, бился, ничего не скажешь… Васе редко кто капу изо рта вышибает, а ты выбил – дважды за раунд. Странным, редким ударом… Когда ты врубил ему под сердце, я уже подумал, что мне не стоило делать на него ставку в городских соревнованиях. Ты же смотрелся совсем неплохо. Молодца. Но, разумеется, придется еще поработать». Да и Николай Воляев подыграл своему наставнику по полной: «Держись спорта, Корнилов – будешь за него держаться, он тебя тоже удержит на плаву: в следующий раз с кем-нибудь сцепишься послезавтра. Отведешь душу. Подтянешь самомнение».