Надежда Коваль - Сон и наваждение

На следующее утро я проснулась от непонятного шума, доносившегося с улицы. Оторвав голову от подушки и прислушавшись, я различила сложную комбинацию звуков из хлопанья тысячи крыльев, пронзительного птичьего крика и ветра. Все видимое пространство за окном превратилось в летящую с большой скоростью огромную черную тучу. Это были галки. Ровно в шесть часов утра они вылетали с городского кладбища и направлялись в сторону колхозного поля. Такая картина с неизменным постоянством будет повторяться каждый день в течение всего моего пребывания в Муроме.

Выпив стакан чая, я вышла из дверей общежития и по указанной комендантшей дороге пошла на завод. В отделе кадров меня назначили сменным мастером в самый проблематичный по своему контингенту 3-й формовочный цех.

– Прошу любить и жаловать, – обратился к рабочим начальник цеха, представляя меня.

– Жаловать-то можно, а вот любить – это надо еще посмотреть, – скептически обмерив меня взглядом, произнес один из формовщиков.

Однако вскоре рабочие прониклись ко мне доверием, начали добиваться дружбы и занимать деньги на выпивку. А так как некоторые из них были алкоголиками со стажем, то совесть давно пропили и занятые деньги не возвращали.

С первой получки, а точнее со второй, так как первую выкрала соседка по комнате, я купила проигрыватель и несколько пластинок. И когда наступали однообразные и скучные выходные дни, я вытягивалась на кровати и слушала классическую музыку. Чем дольше я внимала волшебным звукам, тем круче грудь сжимала какая-то необъяснимая тоска по недавней кипучей столичной жизни. Тогда даже простые прогулки по Тверскому бульвару или Старому Арбату превращались в волнующий праздник! Муром же хоть и сохранил памятники древнерусского зодчества являл собой типичный серый советский город, в котором по неизменной традиции на главной площади возвышался памятник Ленину, а чуть поодаль стояли здания городского комитета партии и совета народных депутатов.

Еще большая тоска брала меня тогда, когда среди безликой и молчаливой толпы я ехала в заводском автобусе на рабочую смену. В фуфайке и войлочных сапогах заходила в цех и сквозь густой пар, поднимающийся от пропарочных камер, встречала свернувшегося на бетонном полу бездомного пса по кличке Шарик. Едва заметив его, старалась отвести взгляд от его морды. В том месте, куда хозяева обычно целуют своих питомцев, зияла глубокая рана, обнажившая разрушенную носовую кость. Лечить собаку было слишком поздно, поэтому через некоторое время кто-то из рабочих тихо и незаметно ее убил.

Восемь часов утра. Еще бы поспать часок-другой, но увы, не наше счастье. Это у «них» в офисы приходят к десяти, а у нас – нельзя. Наша страна – на марше. «Цель светла и ясна, цель светла и ясна!» – как поется в «Оде КПСС» Владислава Соколова. Утреннее солнце щедро бьет в окна и смеется над нашим бессмысленным упорством. В кабинете финансового отдела тесно, но уютно: четыре письменных стола, четыре стула, шкаф с бумагами, пишущая машинка. Сейчас достанем шариковые ручки, платежные документы и все пойдет-поедет по накатанной колее.

– Вера! Опять ты чеснока наелась! Не продохнуть! – с порога, без приветствия, начинает начальница, недовольно вертя носом. Приближается к своему столу и нервно дергает стул. Между стулом и книжным шкафом совсем мало места, и ей требуется добрых пять минут, чтобы расположить свое объемистое тело.

– Сколько раз надо твердить, что чеснок можно есть только в пятницу после работы, чтобы к понедельнику запах выветрился! – продолжает она, не меняя тона.

Вера Григорьевна недовольно ворчит себе под нос:

– Вам, Зинаида Антроповна, конечно, проще: поели свекольного маринада – и никакого запаха!

(В отделе знают, что начальница страдает запорами, поэтому питается исключительно свеклой и черносливом.)

– Что-то ты, Вера, разговорилась. Смотри, до пенсии не доработаешь!

Вера Григорьевна на угрозу не реагирует и намеревается на завтра сделать то же самое.

– Ну, вот что, дорогие мои, – продолжает начальница, – месяц кончается, надо ехать долги выколачивать. Давай—ка, Людмила, собирайся в командировку! – обращается она к другой сотруднице.

– Да что вы, Зинаида Антроповна! Вы же знаете, я не могу! – чуть не плача, отвечает Людмила Яковлевна.

(Она уже полгода кашляет. Врачи ничего определенного не говорят, и она подозревает самое худшее.)

– И почему опять я? У нас и помоложе финансисты есть!

Это на меня намекают.

– А что? Это идея! Сам Александр Маркович как-то сказал, что Надюша наша – девушка способная. Обязательно справится! – начальница смотрит на меня так, будто дело уже в шляпе. Перспектива ясна: если сам заместитель директора Полиметаллического комбината оказал мне доверие, значит, сегодня же мне закажут билет и выдадут командировочные деньги.

До Джезказгана еду на поезде. Часами стою в узком проходе, чтобы не находиться в душном купе, где соседи без устали травят анекдоты и едят колбасу.

– Девушка, а вы куда едете?

Справа появляется молодой человек в трико с вытянутыми коленками. Долго разговариваем о пустяках и переходим на «ты».

– А ты невезучая.

– С чего это ты взял?

– У тебя глаза такие же зеленые, как у меня! А я ужасно невезучий. «У беды глаза зеленые…» Помнишь? Вот, возьми-ка адрес одной бабули в городе. На случай, если в гостинице мест не будет.

В гостинице свободных мест нет. «Ну, точно, этот черт в трико накаркал!» – чертыхаюсь я и отправляюсь по адресу бабули. Стучу в квартиру безликой хрущевки в центре города. Вырисовывается хлипкая старушка – хозяйка 29-ти квадратных метров, которые делит с постояльцем. Она внимательно меня осматривает и пускает на постой. В квартире нет ничего, кроме стола, стульев, диванчика и старого серванта. Единственная роскошь – черно-белый телевизор. Постоялец – мужчина лет тридцати, тихий и уравновешенный, обращается ко мне:

– Пойдемте в кино, а то вы здесь до понедельника с тоски умрете.

Название у фильма интригующее – «Париж-Техас», а на деле такая бодяга, что кажется конца никогда не будет. Сплошное занудство! (Измученная ревностью мужа, жена убегает из дома и забирает с собой сына. Муж скрывается от близких в глуши штата Техас. И только через четыре года они вновь встречаются.)

По дороге обратно постоялец признается, что его тоже жена бросила. Смотрю на него с жалостью. А чем я ему помогу? До полуночи сидим вдвоем на кухне, пьем водку: он – по привычке, я – за компанию.

– Я на нашем Джезказганском горно-обогатительном комбинате с восемнадцати лет работаю. Может быть, уже в следующем году квартиру получу, – говорит с надеждой и занюхивает корочкой хлеба очередную стопку.