Игорь Олен - Познавание ведьм. Москва ушедшая

– Хорошо! В голове ясность, вопросы отсутствуют, жизнь, между тем, улучшается как бы сама по себе.

И умолкал, погружаясь в счастливые думы. Кто-то из победителей догадался воткнуть палки с лозунгами и плакатами в землю, чтобы освободиться для бóльших приятностей. Они сели в кружок и, счастливые, выпили. Анаксагор предложил тост со словами:

– Всю жизнь я мудрил, напрягал интеллект, разбираясь в строениях мироздания, и всего-то додумался, что началом-основой является беспредельное. Много тайн собирался ещё я открыть и мучительно думать. Но вдруг этот цельный мудрец, выговаривающий столь пленительно мягко звук « р », разъяснил мне все тайны. Надо, оказывается, не думать, а действовать. Так спасибо огромное тем, кто за меня всё решил и меня осчастливил! Мы вот счастливые с вами сидим и вино попиваем, столь же счастливые наши друзья-оппоненты возят песок и работают. Всем всё ясно, все счастливы! Так поднимем же за картавого мудреца наши кубки!

Пир стих к утру. Только слышалась заунывная песня Конфуция да стучали орудиями труда побеждённые.

И в рассветных лучах протрезвевший Пиррон вдруг сказал: – Все меня знают. Я одолел накануне Платона. Но мне взбрело на ум вот что: я его одолел или он меня? Я вообще сомневаюсь, что мир есть материя, потому что песку навезли, а что толку? Может, материя и есть дух и идея, ибо зачем тогда лозунги тем, кто считает первичной материю? Почему без идей, только силой материи, они справиться с этой материей не в состоянии? Идеалисты, напротив, пассивная масса, материя, потому что хотя и выдумывают чего нет, но работают почему-то они. А должны бы – материалисты, по честному, кто так любит материю. Получается ложь и картавый мудрец всем наврал. Я не знаю, знаю ли я, что я прав, но я знаю, что недоволен я тем, что я знаю.

– Хвала, Пиррон! – завопили все подбегая и затирая картавого мудреца. – Где пьедестал?

– Меня слушайте, – встрял сердитый мудрец. – Всё, конечно, материя. Но мне кажется, всё из атомов. Земля видом, как бубен, круг солнца всех далее, лунный круг самый ближний, прочие между ними, к тому же земля наклоняется к югу; солнце, вдобавок, воспламеняется и от звёзд, а другие светила горят от движения, обо что-то там трутся, как ось в колесе…

– А давно ты слез с неба, Левкипп, что всё знаешь? – спросил Диоген, наблюдая из бочки.

Мужи зашлись хохотом.

Вика взглянула на них скосоротившись и обернулась опять к Безымянному.

– Не послушали умного человека, вновь начинают свою болтовню, а как ловко возили песок. Вот-вот выстроили бы хорошую жизнь!

Безымянный смолчал и направился вглубь пустыни. Вика с Перекати-Полем двинулись следом. Пятки у безымянного были светлые, жёсткие, волосы же не длинные и не короткие, как у Сенеки. Шаг у него получался широкий. Чтоб не отстать, Вика часто бежала и падала спотыкаясь. Воздух разогревался, делался нестерпим. Наконец, обессилев, Вика рухнула в раскалённый песок и заныла:

– Я не могу поспеть! – А когда безымянный приблизился, то добавила: – Я хочу есть. – И подумала, что в родном краю взрослый давно бы её накормил и понёс на руках, как боец раненного товарища. Мстительно она выговорила: – Все философы спорят, а до людей им нет дела!

Перекати-Поле фыркнул не вмешиваясь.

– А кому дело есть? – подавая ей руку, спросил безымянный.

– У нас, например, Ленин был, и он думал про всех.

– Ну, и что?

– Он сказал, как нам жить, и у нас и прекрасно живут, и друг другу всегда помогают.

– Ты тоже знаешь, как жить?

– Знаю тоже.

– Тогда тебе незачем голова, без неё будет легче. Пусть знающая голова пребывает сама по себе. Можешь снять её.

– Что вы сказали? Она ж не снимается, – млела Вика, схватившись за голову, каковая снялась моментально и шлёпнулась раздражённо в песок.

Безымянный тянул безголовую теперь Вику за руку, они шли; голова с изумлённым Перекати-Полем медленно перекатывались за ними. Двигаться стало легче, Вика чувствовала, что ей легко, замурлыкала даже песенку, а в огромном оазисе с финиковыми пальмами даже распрыгалась, словно как антилопа, но голова вдруг захныкала, объявив, что голодная. В поселении из песчаных домов безымянный спросил у какого-то старого жителя подаяния, пожелав прежде мира и счастья.

– Мира и счастья тебе тоже, путник, – старик отвечал. – Что за беда побуждает тебя странствовать?

– Я учу вечной жизни, поэтому и хожу, чтоб учить многих.

Вика без головы была рядом и, странным образом, слышала всей своей кожей, а голова её с травяным шаром шептались в сторонке.

– Доля твоя не простая, – старик рассуждал. – Что, однако, ты скажешь тому, кто устал жить и не имеет надежд на жизнь вечную? Сын мой погиб на войне, дочки ищут красивой судьбы в городе, а самому мне недуги уже не дают обрабатывать землю. Если не выплачу я налогов, буду бездомный, как ты, и ненужный. Что с меня взять, неучёного и бессильного человека, отжившего свой век. А учиться жить вечно во мне недостало бы сил. Неужели я пропаду, не наученный вечной жизни? Ответь.

Безымянный ему поклонился. – Тебя, стойкий дух, и не нужно учить. Ты заслужил её, вечную жизнь, и идёшь к свету. Исполнится, как обещано, и, когда ты начнёшь умирать, знай, что только рождаешься в вечность. Тебе она будет лёгкой. И мне стало легче, когда я увидел того, с кем я встречусь в краю, где не всякий окажется. Я пойду. Мир тебе.

– Погоди. – Старик скрылся и вынес лепёшку. – Возьми на дорогу. И заходи, если рок приведёт тебя сюда снова.

Они распрощались, и безымянный увёл своих путников в переулок, где были тени, сел у стены, преломил хлеб натрое и себе взял кусок меньший. Вика без головы ухватила большой, голова же, насупившись, отвернулась.

– Бери.

– Не хочу.

– Ты сама жаловалась на голод.

– Да, голодна, но обманный хлеб есть не буду!

– Как так обманный?

– Вы не работаете, а попрошайничаете.

– А учить вечной жизни, ты думаешь, не работа?

– Нет, не работа, нет никакой вечной жизни, нам говорили, – отрезала голова и опять отвернулась.

– И я говорю. А тому, кто у вас говорит, хлеб дают?

– Им зарплату дают за работу.

– Их награждают за то, что они отговаривают от вечной жизни? Им дают хлеб за то, что они вам советуют жить, а потом – умирать. Я учу жить, а они убивают. Что лучше?

– Лучше они. Они учат истории и математике, например, и другим настоящим вещам, а вы учите фальши. Фи, вечная жизнь…

– А зачем тебе математика и история, если не для того, чтобы вечно жить? Или ты непохожая на других и желаешь, прожив, умереть? Хочешь смерти?

– Нет… – Голова чуть смутилась. – Я, например, когда вырасту… ну, скажем, выстрою дом, люди будут в нём жить и меня вспоминать.

– А если выстроишь два дома, будут ли вспоминать тебя лучше?