Игорь Олен - Познавание ведьм. Москва ушедшая

– Кррррах!!

– Хорошо, – согласилась Актриса, открыв свою сумку, куда птица живо впорхнула, задев крылом Скептика. – Я живу далеко, в Ясенево, – уточнила Актриса.

– Мне наплевайт, – отвечал Воротила Финансович. – Только бы с уважающий в тебе личность камрад. Ибо мне очень надо свобода и помочь для важный, весьма важный бизнес! – Закончил он и, исчезнув, уснул, положив свою голову на пучок зелени.

Скептик взялся нести отяжелевшую сумку и на платформе метро вспомнил: – Он мужчина.

– Если так, он уже стал для вас не ворона?

– Мне всё равно. Мне безразлично обычное и необычное.

Поезд затормозил, так что он вдруг упал на неё, то тотчас ухватился за поручень и отстранился. Она, помолчав, вымолвила:

– Ваш образчик, наверное, Пиррон-скептик, который прошёл мимо тонущего наставника своего, демонстрируя равнодушие.

– В чёт-то – да. У вас странный тип лица. Затрудняюсь определить его расовую принадлежность.

– Ну, вот. Вы не слушаете. – Она отвернулась. – Для вас окружающие – вещи.

– Хрюкающие вещи, если не возражаете.

– Что ж, тем более, – обронила она.

И он выдумал несколько вариантов развития её мысли, благоприятных для себя.

На автобусной остановке девушка, протянув руку к сумке, сказала: – Благодарю, дальше сама справлюсь.

– Вы ещё не раскрыли мне тайну лица, и вдобавок я отвечаю за монстра в перьях. Не отрицайте, я его первый призрел и приветил.

В автобусе он купил три билета.

Актриса жила в небоскрёбе по улице Вильнюсская, а быть может – Тарусская. Выпущенный Воротила Финансович неторопливо прошёлся по комнате, полной книг и пластинок, медленно возвратился в прихожую, где осматривал стены в афишах, и, наконец, влетев в кухню, расположился на подлокотнике кресла перед столом с чашкой чая. Третьей уселась хозяйка.

– Смородиновое варенье. Берите, пожалуйста. Мистер Во, положить вам?

– Да. Я желайт после ужина принять ванна ещё и сигар в чистый постель. – Он, сунув клюв в чашку, хлебнул. – И пожалуйста, туалет пусть открыт для мои всякий надобность. – Он опять отхлебнул. – В ваш спокойный гуманный условия я вспоминайт колдовские слова превращаться обратно, крррах! Временно, к пользе бизнес, вы оба мой секретарь, двести долларов месяц. Мисс писать письма, звонить мистер Смит. Вы – искать негодяй продавать ценный вещь. Нет, триста семьдесят долларов каждый. Я вам платить много в месяц! – Быстро склевав потом хлебную корку, он улетел в ванную и заплескался в воде.

Скептик подлил себе чаю и потянулся к варенью.

– Наверное, вам пора идти, – предложила Актриса. – Поздно, скоро автобусы перестанут ходить. – Она грела ладони о свою чашку и не подымала глаз.

– Останутся у вас на ночь один или двое, не всё вам равно?

– Кажется, я не оставляю у себя никого.

– Он может вспомнить свои заклинания превращаться обратно в любой миг. Что вы сказали?

Актриса вскинула на него глаза. – Я ничего не сказала. Но, признаюсь, я не продумала эту возможность, – После чего собрала нужные вещи, оделась и, когда Воротила Финансович, волоча на себе полотенце, выбрел из ванной враскачку, произнесла: – Вы, мистер Во, оставайтесь, устраивайтесь, где вам удобно. Рыба и хлеб для вас на подоконнике. Завтра я после спектакля приду и напишу нужные письма.

– Сигар у нас нету, вот сигареты, – со скуки съязвил Скептик.

Пыхая дымом и благодушно кивая, американец их проводил, а когда дверь за ними захлопнулась, перебрался к окну любоваться ночными огнями.

Скептик же проводил девушку через квартал до какого-то дома.

– Здесь моя подруга, я пока у неё поживу, – объяснила она.

Скептик молча поцеловал её руку и зашагал в снегопад.

Без остановки носило друзей по пустыне Сахара, и, только они вкатывались в Атлантику, ветер менялся и гнал их до Красного моря в завесе песка с такой скоростью, что ремни, на который висел ранец вроде качелей, тёрлись о палку, пропущенную через центр, дымились и раскалялись.

– Эй ты, – орал Перекати-Поле. – Придумай что-нибудь, если ты настоящая комсомолка.

Вика, скрючившаяся на ранце, помалкивала и порой дёргалась изо всех сил, оттого направление их отчаянных гонок менялось мало помалу. Травяной шар считал, что она это делает, чтоб ему досадить, и скандалил неистово. Вика же, обнаружив, что на подъёмах качение замедляется, норовила свернуть к исполинской горе впереди и после серии мощных рывков преуспела. Ветер, свистя, покатил их к вершине, ослабевая, юля и увиливая. Наконец, он бежал прочь, унося с собой пыльную бурю. Небо очистилось, запылало ужасное солнце; парочка скрылась в тень под скалой и печально смотрела на мёртвые обожжённые камни.

– Что делать? Как быть? – высказался Перекати-Поле. – Здесь от нас скоро рожки да ножки останутся.

И они мучались и томились.

К вечеру жара спала немного. Скатившись с горы, они двинулись по пескам и щебёнке, отбрасывая невероятные тени. Вдруг за скалистой грядой раздались голоса. Вика туда побежала и обнаружила странных людей в небывалых одеждах, толпившихся у пьедестала.

– Мы собрались! – восклицали они. – Так начнём говорить, любомудрствовать! Просим, просим, Солон! Ты всех старее, говори первым!

– Я не хочу говорить, потому что есть тот, кто вмещает в себя мои знания, а я – жалкий должник его.

Все настаивали тем не менее, и он начал:

– Прекрасным и добрым верь более, чем поклявшимся. Заводить друзей не спеши; заведя, не бросай. Не советуй дурное, советуй лучшее. Ум твой вожатый. Душа бессмертна.

– Слава! Вскричали все и, увенчав его, возвели на пьедестал. – Говори!

– Я воспретил ставить в Афинах трагедии, потому что они научают притворству, которое пагубно. Слово есть образ дела…

Странный толстяк между тем вылез из бочки и показал всем солёную рыбу.

– Я вычислил пути солнца от солнцестояния до солнцестояния, определив земной год, – продолжал Солон.

Но никто уж не слушал его, все смотрели уже на солёную рыбу, поэтому он умолк сбившись.

– Вот! – начал победно толстяк. – Эта грошовая вобла остановила Солона в его рассуждениях. Помнишь, Солон, как ты шёл смотреть звёзды, которые якобы ты постиг, но упал в яму и как старуха тебя укорила. Тот, кто не видит под своим носом, – сказала она, – посягает на небеса.

Все рассмеялись, стащили Солона невежливо вниз и, крича: – Слава тебе, Диоген! Подымайся! – стали указывать на пьедестал.

– Чтоб вы тоже столкнули меня? – рассмеялся толстяк. – Вы состязаетесь, кто кому вставит палки в колёса, – только не в истине. Вы изучаете бедствия Одиссея, а собственных недостатков не видите, как арфист, что справляется с арфой, а со своим нравом сладить не может.

Все начали отворачиваться, и тогда Диоген закричал петухом, привлекая внимание.