Александр Поехавший - Русская Наташа

– Серёг, собирайся быстро в церковь! – прокричала мама, прервав моё внутричерепное общение с Создателем. – Опять припоздаем, стыда не наберёшься!

Вояж на вечернюю молитву каждый выходной был, наверно, единственным моментом, когда соседи и регулярные прихожане видели нас, как ладную семью, как ячейку общества и по-любому говорили: «Какая примерная и образцовая семья». Я напялил особый наряд, испещрённый не отстирываемыми красными пятнами. В башке уже вовсю разливался грохочущий голос батюшки. Пока я зашнуровывал шнурки, мамаша нависала надо мной и сурово смотрела. Её лиловые фингалы будто подсвечивали глаза и делали лицо малознакомым. Корочка на разбитых и воспалённых губах так и просила себя оторвать. Единственное улучшение, которое она содеяла, – это как следует причесалась.

– Мам, откуда у тебя берутся эти синяки на глазах? – спросил я, выходя вместе с ней на лестничную клетку. – У тебя же пудры навалом всякой.

– Да ты уж, больной, всё перевёл, – выдала она, намереваясь вогнать меня в краску. – Ты, болван, сполоснулся перед благостною молитвой? – Она пригладила платье, покрывающее всё её вялое тело от шеи до пят и также испещрённое засохшими рубиновыми каплями – Ты повкалывай в детском саду, так у тебя вся голова такая синяя будет.

Отец ждал нас во дворе и короткими затяжками приканчивал сигарету, себя и нас. На его тыльных сторонах пястей среди бледной кожи высвечивались свежие синячки. Я не мог постичь, как при такой бедной жизни у него хватало совести покупать табак. Он выкуривал по пачке в день, хотя мог бы потратить эти средства на то, чтобы сделать нашу нескладную жизнь хоть чуть-чуть приятнее. Несмотря на то, что я был уже довольно взрослым, они встали с двух сторон, крепко взяли меня за руки, и мы так пошли в приход. Мне было стыдно, но я не вырывался.

– Я хочу стать священником, – вдруг произнёс я по дороге. Они вместе бесчувственно рассмеялись, будто услышали несмешной бородатый анекдот.

– А я в Африку хочу, – раздражённо произнесла мать. – Дурак что ли? Туда не пропихнёшься, там все места уже куплены на сто лет вперёд.

– Так я Библию почти уже выучил всю от корки до корки. Туда же, я слышал, берут тех, кто сможет любой отрывок процитировать. Мам, зачем же мы тогда в церковь ходим каждый выходной?

– Потому что мы – семья. – Она начала осекаться, так бывало в моменты чрезмерного умственного напряжения. – Хоть на людей посмотрим и себя покажем. Все соседи ходят, а мы ж будем сидеть дома, как пампуши? А про пожертвование ты не забыл? Поэтому у нас в семье всё и замечательно… Вносим плату Боженьке за благополучие, надо ведь хоть немножко Библию соблюдать.

Я замолк, но мне хотелось продолжать спор, хотя понимал своё положение проигравшего при всяком исходе. Впереди показался чёрный, как самая бездонная ночь собор. Он носил название «Храм на крови менструальных выделений чрева Богоматери». Владельцем дома Бога являлся почтеннейший батюшка Филарет. Он был для меня безусловным авторитетом ещё с малолетства. Я ходил в большей степени только из-за того, чтобы послушать чувственные проповеди или песнопения, проникающие в самое сердце, будто сам Господь молвил его устами. То, с каким мастерством он выуживал подаяния, было высоким искусством. Он был достоин, чтобы про него уже при жизни нацарапали фолиант, чтобы он встал в ряд с другими описаниями богатейших священников мира. Казалось, количеству его движимого и недвижимого имущества не было конца и края: коллекция холодного и огнестрельного оружия, гигантский автопарк, личный самолёт, красивые дворцы в каждом уголке планеты, дом для прислуги был намного больше, чем многоэтажка, в которой мы обитали. О таком несметном богатстве можно было лишь мечтать, и всё это имелось исключительно благодаря незыблемой вере в Господа Бога и строгому соблюдению заповедей. Все знали, каким доминирующим влиянием и связями обладал Филарет, и как легко он ликвидировал соперников по бизнесу. Поговаривали даже, что хозяевами черепов, украшающих собор снаружи и изнутри, являлись другие святые отцы и члены их семей, которые не смогли дать достойный отпор безжалостной вооружённой банде Филарета, состоящей из освободившихся из мест лишения уголовников.

Перед нами выросли позолоченные аномально высокие ворота с угольно-чёрными мифическими созданиями с длинными и острыми зубами. Они держали в руках луки и натягивали тетиву, целясь зазубренными стрелами во входящих. Совсем рядом бугай в тёмных очках и деловом костюме оттаскивал за волосы цыганку с закутанным младенцем в руках.

– Стойте, – сказала мама, – давайте посмотрим, что будет.

– Сколько тебе раз говорить! – кричал мужчина пытавшейся вырваться женщине, – это частная территория! Сюда приходят культурные люди! Вали на рынок со своим выпердышем, накаченным самогоном, и там побирайся!

Она изловчилась и вырвала из его густой шевелюры несколько волосков. Бугай обозвал её проклятой ведьмой и стал наносить несильные тычковые удары кулаком в костлявое лицо. Я взглянул на отца. Он ухмылялся и увлечённо двигался, будто сам сражался с невидимым соперником. Под градом ударов попрошайка ослабила хватку, и дитятко выпало из рук. Мама рванулась, но отец крепко сдавил ей кисть.

– Дура, успокойся, ты же знаешь, – произнёс он, дёрнув её назад, – заступишься за неё, а потом от милиционеров не спасёшься, да ещё и сядешь.

В пылу неравной схватки избивающий несколько раз наступил на младенца, затем пнул его подальше от себя. Я не принимал ни одну из сторон и только бесстрастно наблюдал за происходящим, ибо как говорил Господь: «Будь равнодушным и холодным в сердце своём, и тогда кто воистину верует в меня не сможет зажечься и сгореть дотла…»

Наконец, всё прекратилось. Цыганка подобрала своё безмолвное чадо. Она поплелась прочь, вытирая гигантским узорчатым платком хлещущую кровь из носа. Бугай отряхнулся, поправил одежду и с располагающей доверительной улыбкой приблизился к нам.

– Господи помилуй, – проговорил он, сложив кисти в замок на груди, а затем перепетлившись, – прошу простить за столь богомерзкую сцену и любезно зову вас пройти в приход, массовая молитва ещё не началась.

Родители поблагодарили за приглашение, и мы вошли. Нас сразу же обыскали. Я обожал это мероприятие, момент, когда тебя всего трогают и щупают, а ты беззащитно стоишь и чувствуешь себя в безопасности. Отец прошёл к одной из сотни стоек церковной лавки и принялся нахально разглядывать иконы с вклеенными красочными фотографиями лишённых целомудрия девушек. Особо верующие люди приводили своих дочерей Филарету, и тот проводил обряд вхождения в виновную жизнь посредством разрывания перегородочной плёнки внутри женского влагалища. Мне жуть как хотелось оказаться на таком обряде и воочию посмотреть на исполнение наказов Бога из Книги Жизни, ибо сказано было: «Дева, на глазах у простых мирян запятнанная прикосновениями и прониканиями наместников Моих в храмах, она избавлена от страха бесчестия и порицания от злых языков, ибо показала бесчестье своё добровольно…»