Анастасия Колесинская - Светлоглазая и Математик

Меч Оккама аж звякнул он негодования. В работе Светлоглазой и Математика встречались очень опасные существа. Когда Вселенная расширяется, никогда не знаешь, чем именно она пополнит свое многообразие сегодня, какие химеры придут из пустоты. Как всякому питомцу, мечу хотелось, чтобы его хозяйка всегда была в безопасности, а как этого достигнуть, когда рядом с ней – теоретик, у которого все валится из рук?

– Дружба – это не рабочая функция, – провибрировал Меч, – логично?

– Функция – это величина, изменяющаяся под влиянием другой величины, – отчеканила Светлоглазая. – Служба – это функция, стремящаяся под влиянием дружбы вверх или вниз. И ее результаты напрямую зависят от того, какое значение принимает неизвестная. Мне нравится Математик. Он для меня определен, и я знаю, как мы будем двигаться дальше.

– Он – обуза в бою! Ты и сама могла бы взять на себя расчеты, но ты не только не растешь над собой, но и позволяешь ему быть слабым. Зачем он тебе? Найди того, кто будет сильнее, а если не можешь, стань сильнее сама.

– Жизнь – это не только сражения, – вздохнула Светлоглазая, – и не только цифры. Не каждый человек способен защитить себя, и не всегда получается рассчитать коэффициент полезности. К тому же иногда гораздо важнее умножения благ бывает возможность разделить печали.

Наверное, Светлоглазая и правда слишком долго общалась с Математиком, раз пришла к такому выводу.

– Прости, – сказал Светлоглазой Кто-то, – я не думал, что так получится.

– Все в порядке, – ответила Светлоглазая, улыбаясь, – ты не потерял ничего, кроме моего уважения.

Светлоглазой было двадцать пять полных и шестнадцать неполных лет. Когда ей исполнилось шестнадцать, внутри нее треснул какой-то важный сосуд, и этот год так и не смог наполниться полностью. До сих пор иногда подтекает то тайными слезами, то огорчениями, то еще чем.

А вот у Математика все годы были полными. Скорее всего, это связано с тем, что он старается жить полной жизнью, а если чувствует себя разбитым, как можно быстрее залатывает трещину сладостями, чаем с корицей и приятными вечерами. А может и с тем, что ничего не могло пробить его уверенность в полноте системы.

Однажды, благодаря своим расчетам, Математик пришел к выводу, что Вселенная начнет несанкционированные расширения в стене издательства местной газеты.

Так и вышло. Огромная черная трещина с блистающими в бесконечной дали квазарами посмотрела на Светлоглазую и Математика своим слепым оком, когда они пришли к этому месту, дабы разобраться с ситуацией.

Прохожие продолжали идти по своим делам, ничего не замечая.

– Юноша и барышня, – послышалось из космической черноты, – такие добрые, такие вешние. Хотите ли вы узнать правду, которая истинно откроет вам глаза?

– Спасибо, у нас с собой, – ответил Математик.

Он предпочитал использовать только проверенные источники информации.

– А потом он безответно разлюбил ее, – сказала Светлоглазая, указывая мелком на едва начатый набросок, – такой сюжет.

Она всегда делилась с Математиком доброй половиной своих идей, и этот раз не был исключением.

– Картины, которые ты пишешь, интересные, но грустные, – Математик нахмурился. – Почему так? Ты как будто стараешься поставить придуманных тобой людей в максимально печальные обстоятельства.

– Не знаю, – смутилась Светлоглазая.

Она не стала пояснять, что злую половину своих идей она все еще держит при себе.

Люди часто говорят, что я веду себя не вполне естественно. Слишком зажата, слишком сдержана, слишком высокомерна или слишком язвительна. Но разве хотят они моей естественности? Сомневаюсь.

Мы от природы находим что-то нецелое уродливым или неприятным. Будь то начавший разлагаться плод, разорванный рисунок или мелодия, оконечная на середине: мы не хотим трогать это, видеть это или ощущать.

Но ведь так же и со мной! Внутри я будто бы не окончена. Я смотрю на людей и вижу их более совершенными и целыми, чем я. И мне самой будто бы все время нужно бежать, просто чтобы догнать других. Они более целые. Они более развиты. В их душах нет дыр.

Я чувствую себя внутренне опустошенной, и эта пустота и надорванность, к несчастью, моя естественность. Постоянное ощущение того, что какая-то часть меня слишком ленива и нуждается в критике и жестокости. Постоянное ощущение, будто все, что я делаю, тоже не закончено и могло бы быть более совершенным.

И гнев. Злость на себя и мир, конечно. Зависть, что другие лучше. Раздражение, вызванное тем, что я – несовершенна.

Это моя естественность. Мое «внутри». Мое «будь собой». Хотят ли люди знать это? На самом деле, далеко не это является главным вопросом. Кто в этом мире естественен? Кажется, я знаю только одного такого человека.

Всегда ли работа Математика и Светлоглазой была героической? Однажды сразу после звездопада им пришлось вставать рано-рано утром, садиться на электричку, ехать за город и, аккуратно ступая в сиянии только что взошедшего солнца, собирать осколки упавших накануне звезд в большие брезентовые мешки.

– Даже звезды иногда падают, – сказала Светлоглазая, оглядывая широкое поле разнотравья, в котором укрытые белой сахарной пудрой снега лежали серебристо-хрустальные стеклышки. – В первый раз на таком задании. Грустно.

– Солнце вот тоже каждый день падает относительно линии горизонта, – сонно пробормотал Математик, спрятал зевок в воротник куртки и продолжил, – но что-то люди не торопятся его оплакивать. Смотри, как нужно делать.

И он откопал в снегу одну звездную скорлупку, взял ее обнаженной рукой, слегка встряхнул и извлек наружу маленький белый огонек, который, нежно посияв миру, тут же взлетел вверх.

Оставленные звездой осколки полетели в мешок.

– Они падают, чтобы разбить свою оболочку, – пояснил Математик, – и стать ярче. Иногда им трудно выбраться из-под останков своего прошлого, и тогда мы помогаем.

А дома Светлоглазая и Математик помололи звездные черепки в большой медной ступке, собрали получившийся порошок в зеленые сундучки, которые отдали матросам. В темных трюмах сундучки пересекли море, а в порту их встретил Песочный Человек – Оле Лукойе. По ночам он ходит от дома к дому, заглядывая в детские спальни, и посыпает хорошим детям своим сонным порошком глаза, чтобы они видели добрые сны. Вот и скажи теперь: есть в этом героизм или нет его?

Лучшей подругой Математика была Теорема Ферма – девушка с виду простая, но понятная далеко не всякому.