Анастасия Колесинская - Светлоглазая и Математик

– Ну и что, что гипотетическая?.. Она мягкая и добрая. И она мой друг.

– А помимо того, что страпельки могут достигать заметных и даже очень-очень заметных размеров, теоретически они могут делать странным все, до чего дотронутся, – иногда добавляла мама Математика. А иногда не добавляла. Зависло от времени года.

– Значит, если ты будешь дружить со странными, то можешь заразиться от них странностью? И вся Земля будет странной? – притворно пугалась Теорема Ферма. Она хорошо знала свою простенькую роль и поэтому иногда немного переигрывала. – Ты должен перестать дружить с такой опасной частицей.

Но Математик не слушал Теорему Ферма. Засыпая вечером, он все равно крепко-крепко обнимал свою гипотетическую страпельку, и мама снова и снова говорила ему, что гордится им.

– Сложным можно назвать все, что не является простым, – ответил подросший Математик на вопрос Светлоглазой, – среднего почему-то не дано. А за меня не волнуйся: странностью я переболел в детстве, а после такого осложнения не пугают.

Зеленый Кит плавно опустился над чердачными окнами в крыше квартиры №0. Когда-то давно он и сам появился в результате несанкционированного расширения вселенной, однако по причине галактического дефицита китов его было решено оставить в покое.

Внизу, невнимательно поглядывая в непроглядную космическую темень кофейной турки, Светлоглазая плакала от усталости. Что она сделала сегодня? Она встала в полдень, расчесала собравшееся в воронье гнездо волосы и поставила на плиту кофе. Эти действия страшно ее утомили.

– Неужели это никогда не кончится? – спросила Светлоглазая вслух саму себя. – Наверное, только чудо спасет меня.

Чудо летало наверху, плавно помахивая плавниками цвета изумрудов, леса и болотной ряски. Беда была в том, что для Светлоглазой оно было всего лишь статистической погрешностью.

Для Математика было очень нелегко проснуться утром, и ни громкие будильники, ни обещания завтра встать пораньше, ни варение кофе со вчера на завтра – не помогали.

Светлоглазая легко просыпалась, но потом быстро засыпала обратно: каждое утро ей было сложно найти причину, чтобы встать. Даже если снаружи рассыпалось на мелкие лазурные осколки небо, а починить его могла только она. Даже если новорожденные солнечные птицы выклевывали озоновый слой острыми клювами, и только Светлоглазая могла приманить их к воде бликами и приучить к растительной пище.

Мотивации было недостаточно, и она снова растворялась в постели, как ложка растворимого кофе в кипятке. Того самого, который давно остыл, потому что Математик заварил его еще вчера.

– Вечером я тяжело засыпаю, потому что засыпана тревогами. А утром рассыпаюсь. Могу спать по двенадцать часов каждый день, потому что кажется, что снаружи, за пределами одеяла, мне совершенно нечего делать, – говорила Светлоглазая, объясняя очередной утренний подъемный провал.

– А я просто никак не могу проснуться, – пожимал плечами Математик. – Никаких сложностей нет. Кроме, собственно, просыпания.

Так они и договорились. Теперь по утрам Светлоглазая будит Математика, а тот спускается вниз, в магазин очень важных причин, который расположен у них перед домом и на завалявшуюся в кармане мелочь покупает для Светлоглазой «Смысл Жизни На Сегодня» – суррогатный продукт, который хорошо годится разве что на завтрак. Зато бодрит.

Перед Солнцеворотом принято подводить итоги года. Но Светлоглазая в очередной раз решила, что хвалить ей себя не за что. Она не понимала и не хотела понимать, что, не пересчитывая все то хорошее, что случилось с ней за год, не обращая внимание на все то, чего добилась, она подводит только себя.

В канун Солнцеворота Демон Максвелла, Демон Лапласа, Физик и Математик встретились привычной компанией, чтобы выпить, расслабиться и обсудить числа, формулы, температуры и другие сплетни.

– В зимние праздники маленькие демоны, если они себя хорошо вели, конечно, получают в подарок мысленные эксперименты, – сказал Демон Максвелла с выражением ностальгии на лице. – Со мной такое тоже случилось. Я был очень маленьким тогда. Микроскопическим.

– А маленькие физики не ведут себя хорошо, – поддержал разговор Физик, забирая из рук расслабленного Демона Максвелла бутылку Клейна. – Многие из них именно зимой начинают вести свои первые тетради наблюдений и опытов.

– А я думаю, что главное – это не как ты себя ведешь, а куда, – сказал вдруг Математик, и все с большим удивлением посмотрели на него.

– Так и знал, что работа рано или поздно тебя доведет, – подвел закономерный итог Демон Лапласа.

Однажды в городе я встретила свою старшую сестру. К тому моменту минуло шесть лет, как мы не виделись.

– А что это у тебя за спиной? – спросила гулявшая со мной маленькая Девочка в Легком Платье, которая явно не обратила внимание на то, как нам обеим неловко. – Выглядит совершенно нелепо.

– Это лезвие Оккама, – невозмутимо ответила Светлоглазая, – оно помогает мне отсекать от мира все ненужное. Мы очень дружны.

Девочка в Легком Платье удивленно нахмурилась. Я думаю, Меч Оккама нахмурился тоже, но в ножнах это было не заметно.

– Я думала, что это метафора, – подумав, сказала Девочка в Легком Платье. – Разве можно дружить с метафорой? Она же ненастоящая.

– Да, но она оказывает на мою жизнь гораздо большее влияние, чем большинство людей. Помогает найти свою дорогу, победить сомнения и понять главное. А разве это не больше, чем, скажем, совершенно реальные бриллианты в серьгах, которые надевают только по большим праздникам?

Мы со Светлоглазой так и не поговорили. Наверное, я оказывала на ее жизнь недостаточно влияния.

Солнцеворот Математик и Светлоглазая отмечали вместе. Весь короткий день они прогуляли по городу, разыскивая глазами самые красивые дома, а ночью расставили по полу квартиры №0 свечи, почистили окна на крыше и стали смотреть на звезды.

– Чего бы ты хотел в Новом году, друг мой? – спросила Светлоглазая, чувствуя, что глаза ее слипаются от простого счастья быть дома и не тускнеть от тоски.

– Чтобы ты реже болела, – искренне ответил Математик. – Нет ничего плохого в том, чтобы грустить. Но мне кажется, что печаль мешает тебе заниматься тем, что ты хочешь. Получается, что половину времени, в которое ты могла бы делать то, что тебе интересно, ты плачешь. Это значит, что твоя жизнь в половину менее интересная, чем могла бы быть. А чего бы хотела ты?

– Чтобы кто-нибудь украл твой первый поцелуй. Мне кажется, по-другому мы от него не избавимся. Занимает половину кухни, – фыркнула Светлоглазая.