Людмила Шаткова - Соня, проснись!

Антон же на таких мероприятиях вел себя вызывающе. Чтобы не пускаться в долгие объяснения, можно сказать, что был в числе тех, кто посылал поцелуи и облизывал губы в ответ на пылкие взгляды. Будто временно лишался статуса «семейный человек» и забывал, что у него есть дети и жена, которая присутствует на этом же вечере. Женщинам из высшего общества было жаль Анну, словно людям, которые узнаЮт, что сейчас утопят очередную партию котят или щенков, но прекращать свои игры они не собирались. Анна видела, что Антону нравятся раскованные, в некоторой мере распущенные женщины, поэтому изо всех сил стремилась туда – в мир «звезд». Но ее душа сопротивлялась этому, подсказывая, что мягкая сторона мать-и-мачехи не может стать другой, даже если захочет. Разве только вывернется наизнанку и погибнет.

***

В «высшем обществе» ее не принимали ни под каким видом. Роль мамы – слишком хороша. Врач – безупречна. Сплетни об изменах и интригах с мужчинами на стороне – даже подумать смешно. Идеальная жена. О чем с ней было разговаривать? Но Анна все равно не сдавалась. Решила, что будет приглашать высших гостей домой, чтобы подружиться. Хотелось верить, что на мероприятиях люди просто не успевают подойти и поговорить с ней, ведь вокруг столько друзей и знакомых, которые ждут внимания. А вот в уютной домашней обстановке гости сразу поймут, что она чудесная женщина, прекрасная собеседница, отличная хозяйка и не хуже всех. Внутренний ребенок ликовал, затеяв эту игру.

Для достойного приема гостей в доме все было завалено элитным барахлом: сервизы, хрусталь, ковры, сувениры и многое другое, что мешало протирать пыль на полках и не приносило никакой практической пользы. Все эти богатства показывали гостям и друзьям, что семья вхожа в высшие круги. Притом в советские годы это было невозможно достать на рынке. Анна покупала богатства втридорога, отстаивая огромные очереди часами. Надеясь на благосклонность гостей, в глубине души понимала, что причина, по которой люди не проявляют к ней такого живого интереса, не в вещах, а в ней самой. Поэтому, стоя за какой-нибудь германской конфетницей в очередной напирающей толпе, Анна успокаивала себя тем, что запасалась впрок, но прок так и не наступал.

Приходившие гости осматривали квартиру с нескрываемым любопытством, удовольствием и удивлением. Считая, что женщина, которая переехала из деревни и вышла замуж за чернорабочего, просто не имеет вкуса к изысканному и утонченному. Их удивляли репродукции Айвазовского на стенах, восхитительной красоты фарфоровые статуэтки, икебаны с искусственными цветами в фигурных вазах, которые и сами могли бы с достоинством называться произведениями искусства. Двухкомнатная квартира была похожа на мини-музей. Видя удивленные лица своих новых друзей, Анна просто плавилась, словно пломбир на солнце, и если бы у нее имелся хвост, как у собаки, то она непременно выказала бы свою радость, повиляв им задорно из стороны в сторону. Ведь наконец-то ее полюбят, с ее ребенком поиграют, поговорят, возможно, и обнимут!

После этого гости садились за стол, где стояли совершенно необыкновенные блюда для того времени. Анна умудрялась найти и приобрести такие продукты, которые не многие из «элиты» могли себе позволить. Фаршированные баклажаны, бутерброды с красными икринками (потому что намазать сплошным слоем было расточительством), сыр пармезан, свежая «Докторская» колбаса. Глядя на это, гости начинали переглядываться, в чем Анна видела непременно хороший знак. Но собравшиеся четко понимали, зачем они здесь. Им становилось жаль такую хорошую и старательную хозяйку, где-то в глубине души они осознавали, что Анна – просто чудесная женщина: честная, порядочная, умная, открытая и восторженная. А они в подметки не годились этому ангелоподобному существу. От накрывавшего осознания им становилось стыдно и дурно, словно в полуденном автобусе в сорокаградусную жару, где закрыты все окна, а люди сидят на стороне, куда светит солнце. Гости чувствовали себя неуютно под открытым взглядом доброй женщины, будто она высвечивает рентгеном все их грехи и недостатки и при этом – что самое страшное – не осуждает и прощает их, пытаясь подружиться и «подняться» к ним. Поэтому трапеза завершалась намного быстрее, чем того желала Анна. «Друзья» старались покинуть квартиру, произнося как можно меньше фраз, среди которых превалировали стандартные: «Спасибо, у вас красиво» и «Благодарим за угощение» и больше там не появляться. По дороге к своим домам гостившие бойко шутили, называли Анну наивной дурищей, выпендрежницей и другими словами, которые никогда не отважились бы сказать хозяйке, только что принимавшей их, окажись они с ней наедине.

Анна вновь оставалась одна. Она не понимала, почему люди не хотят с ней дружить, ведь приложена масса стараний.

От такой непонятной жизни, когда, выбиваясь из сил ради семьи, получала в ответ наглые выходки отца, в бесконечных попытках обзавестись друзьями, Анна превратилась из милой красавицы в настрадавшуюся женщину, круглосуточно сдерживающую себя в умелых руках. Однако невооруженным взглядом были видны признаки нестабильности в поведении: нескончаемые скандалы с супругом, неконтролируемые приступы ревности, нелюбовь к себе. Накопленный годами негатив, недолюбленность родителями и мужем, круглосуточная избыточная забота о детях без ожидаемой отдачи и благодарности сделали свое дело. Анна стала раздражительной, обидчивой, гневливой.

По прошествии десяти – пятнадцати лет жизни в городе Анна так и не добилась принятия. Несколько друзей, которых таковыми можно было назвать с натяжкой, соседи, с которыми она общалась по праздникам, в большинстве случаев. Множество завистников и тех, кто откровенно ненавидел ее, не скрывая злобы. Анна так и не поняла, в чем дело. Она терзалась ежедневным самопоеданием, силясь найти причину отторжения супруга, своих детей и общества в себе. Пытаясь подделаться подо всех вокруг, заразилась грубостью от мужа, научилась сплетничать с сотрудниками о других, лишь бы общаться хоть с кем-то, стала проявлять неприсущую ей жестокость по отношению к детям, ведь они были слабее, на них можно было выместить все недовольство жизнью.

***

Сестра Сони младше на два года – до умиления тихая девочка, скромная, умная. Но к ней, как ни к кому другому, была применима пословица: в тихом омуте черти водятся. Причем ее черти были такими же хитрыми, изворотливыми и умными, как их хозяйка. Когда мама и папа были заняты, мелкая, как звала ее Соня, показывала свое истинное лицо. Она пакостила, рисовала в школьных тетрадях старшей сестры, ломала ее кукол, обзывалась такими мерзкими словечками, суть которых Соня иногда даже понять не могла, отчего злилась на мелкую еще больше. Когда научилась читать, то брала без спросу Сонины записки, письма, стихи и издевалась над ее чувствами, дразнилась и быстро бегала, к сожалению Сони. Сколько раз на правах старшей сестры пыталась проучить мелкую, надавать ей как следует за все обиды, но та ловко выкручивалась и удирала, очутившись через несколько секунд где-то на шкафу, а значит, вне зоны досягаемости четвероклассницы Сони. Когда с работы приходила мама, Соня бежала жаловаться, но мелкая пряталась за юбку покровительницы, начинала подхалимно и жалобно ныть, мол, на нее наговаривают, мама отчитывала Соню за вранье и неумение быть старшей. Без дальнейших разбирательств отправлялась по своим делам. Что значило «быть старшей», Соня не имела понятия. Она просто хотела справедливости. И иногда понимания, человеческого сочувствия. Но мелкая показывала язык, Соня оставалась не отмщенной, а ее злость с последующими вредными поступками мелкой будто наслаивалась на прошлые выходки.