Виктор Усачёв - Последний день Владимира Васильевича

– Дедусь, – обратился «пижон», не обращая внимания на продолжающееся буханье, – где тут дом номер семнадцать?

– Чего? – не понял старик. – Миленький… ты бы выключил музыку… а то ведь ничего не слышно.

Снисходительно усмехнувшись, мужчина полез внутрь «железного коня» и, приглушив музыку, снова повторил вопрос.

– Так вот он и есть, – ответил Владимир Васильевич, указывая на свой дом.

– А… так, значит, ты продаешь свой дом, дедусь? – всё также двигая челюстями, поинтересовался «пижон».

– Эта… как продаю? – не понял старик.

– Как, как, – выразил недовольство ответом старика «пижон», – за деньги. Дедусь, перестань мне засе… ть мозги. Скажешь, не ты давал объявление в газете?

– Как… какое объявление, в какой газете?

Парочка переглянулась, и было видно, что «пижон» начинает терять терпение, видя непонимание хозяина на просто и ясно поставленный вопрос. Но Владимир Васильевич имел большое понимание жизни и для разъяснения неприятной ситуации пригласил нежданных гостей в дом.

Но во дворе их уже поджидал Тимка, готовый обрушить всё неистовство своего характера на незваных гостей.

– Ах! – испуганно прижалась красавица к своему спутнику. – Он мне колготки порвёт!

Но Владимир Васильевич не успел предпринять никакого действия для успокоения пса – пёс был посрамлён! Зашедшийся было лаем, он неожиданно поперхнулся: то ли по причине необычно резкого запаха дорогого заграничного парфюма, то ли от созерцания неземной красоты… но он замолк, склонил набок голову с открытой пастью, да так и застыл, молчаливо провожая обалдевшим взглядом парочку чужаков – неслыханно!

«Пижон» осторожно поддерживал в сенях свою спутницу, ибо она очень боялась попасть высокой шпилькой в щель между досками и испортить дорогущую обувь, а того более – повредить изящные ноги, обтянутые телесными колготками для сохранения циркуляции горячей молодой крови.

– Вот, мать, – представил гостей старик, – эти… господа говорят, что… эта… приехали наш дом покупать по объявлению в газете. Но я ничего такого не давал…

– Это я давала, – перебила жена, глядя на парочку.

Взгляд её стал колючим, руки скрестила на животе, губы поджала… старик всё понял. И вдруг перед ним всё закружилось, причём как-то странно: не предметы и люди вокруг него, а он вокруг окружающего. Он стал кружиться вокруг стоящих посреди кухни, потом вокруг самой кухни. Схватившись за дверной косяк, старик, дабы не упасть, вышел, держась за стенки, на крыльцо. И здесь он стал кружиться вокруг крыльца, дома… но переполненный влагой воздух медленно наполнил его лёгкие прохладой, охватил и остудил голову, постепенно приведя кружение к нулю, а мысли – к привычной работе.

Дабы успокоиться, Владимир Васильевич прошёл к сараю, к своей папиросной заначке, нервно закурил, зная, что курение не только согревает нутро, но и направляет мысли.

Его остуженный воздухом, но согретый курением ум рассуждал расслабленно и верно: он всегда знал, что его жена умнее его и, как оказалось, практичнее. Она просто взяла ещё одно направление для дальнейшего устройства жизни, а ему ничего не сказала лишь потому, что знала о его упрямстве… но ведь его ущербное тело может не выдержать такого поворота!

Однако, что-то ему подсказывало, что такое посещение сегодня и для жены полная неожиданность, а того более – сюрприз. И если бы он был в больнице…

Постепенно оправдав в мыслях супругу, Владимир Васильевич окончательно успокоился и стал дожидаться появления «благодетелей».

Парочка пробыла в доме недолго, появившись на крыльце в сопровождении суетливой супруги, причём «неземная красота» висела на спутнике, вцепившись в руку, и весь её испуганный вид говорил: «И как тут люди живут?!»

Эти двое чужаков имели своё счастье жизни, но, как подумал Владимир Васильевич, кратковременное, за счёт оплаты «пижоном» из своего кармана, а, значит, обманчивое. Но это им было неизвестно, они жили сиюминутно и приехали сюда, да, скорее всего, и не только к ним, из вынужденного любопытства.

– …да не стоит, хозяюшка, – продолжал начатый в доме разговор «пижон», – дальше смотреть… дорогая, – обратился он к спутнице, – может, участок посмотрим?

– Нет, нет, нет, – решительно запротестовала «неземная красота». – Там такой страшный… мн… туалет. Сам смотри, а меня лучше проводи в машину… тут такой запах… и вообще.

Проводив свою долгоногую спутницу к машине, «пижон», под возобновлённый лай Тимки, разочарованного отсутствием красавицы, направился в сопровождении Людмилы Петровны смотреть участок, не обращая никакого внимания на пса и хозяина, стоящих рядом, как два защитника на последнем рубеже обороны.

И там тоже он пробыл недолго, быстро вернувшись с притихшей и какой-то даже подобострастной хозяйкой, что-то бормоча себе под нос.

– Ну, так… – сказал, наконец, он, обращаясь к обоим. – И сколько же вы хотите за эту… халупу?

– Мы что ж, мы так… – скромно и робко ответила, волнуясь, Людмила Петровна, —…как его… нам бы квартирку трёхкомнатную в центре города.

– Однако, – строго глядя на хозяйку, сказал потенциальный покупатель.

– А…а сколько… как его… это может стоить? – обиженно поинтересовалась на его осуждающий ответ хозяйка.

– Аппетиты, бабуля, надо усмирять и жить не в мечтах, а в действительности, – витиевато ответил «пижон».

– Уж больно вы… как его… непонятно говорите, – попеняла ему хозяйка.

– А действительность такова, – продолжал, не слушая её, «пижон», – что…

Он вдруг осёкся и внимательно посмотрел на хозяев. Было видно, что они напряжённо думали . И для него это было не понятно, ибо для него думать, значит было иметь: деньги, семью, любовницу, имущество. И всё это у него было, а у этих «патриархов» ничего не было, кроме никчемного хлама – о чём же тогда думать?! О своей ненужности в этом мире? Тогда бери, пока дают, и радуйся – чего же вам ещё?!

Но «патриархи», стоя под безразличным, смурым небом, были совсем не безразличны, осмысленно оценивая происходящее, чем совсем смутили «пижона», который только и нашёлся, что невнятно промямлить:

– До свидания… сообщу… своё… решение… позже.

Когда мотор, фыркнув, увёз «пижона» и «неземную красоту», Владимиру Васильевичу стало очень грустно оттого, что больше не увидит красавицу. Он вдруг понял, что всю свою жизнь ожидал увидеть красоту, какая бы она ни была, чтобы испытать наслаждение от женской молодости, от её царственности. И пусть она не была простой и трогательной, но он готов был ещё и ещё – бесконечное число раз! – насладиться одним только её видом. И сожаление нарастало, ознобной волной расходясь по всему телу… о-о, какие у ней призывные губы! Губы целуемые, губы целующие, губы яростные, губы нежные, губы призывные, жадновпитаемые… губы… губы, к которым остро захотелось прикоснуться и испытать тот дивный аромат давно забытой юности, когда исполнение тайных желаний было возможно. Было… но он имел объективное сердце, управлял своими мыслями и понимал всю несбыточность желания – настоящая красота представляется человеку только раз! Хотя этот «пижон», как видно, был постоянно окружён красотой во всём – дом, дача, машина, женщины, – то есть, был человеком вполне достаточным, но он не понимал её истинного значения, потому что это всё было приобретено за деньги, а не выстрадано. А значит, он и не мог быть истинным хозяином всего того, что считал своим. Но, судя по всему, делиться хоть кусочком красоты с ближним никак не хотел.