Михаил Сверлов - Бегущая по тундре. Документально-художественная повесть

Бригадир отпил чай из чашки, пососал трубку, тяжело вздохнул и, вдруг бросил быстрый хитрый взгляд на Рентыргина: «А куда я денусь, – грустно сказал он. – Вот если только ты останешься мне помочь со своей племянницей, тогда-то уж точно все волки разбегутся», – и, не выдержав, засмеялся. Все в яранге заулыбались.

– А ты знаешь, кто такой волк? – обратился Рентыргин к Тарасу.

– Знаю, – ответил подросток, – хищник.

– Нет, ты не знаешь. Они – как люди. У них даже есть свой праздник – кричмин. Я видел. Вот послушай, – председатель отхлебнул чай из чашки:

«На кричмин волки собираются семьями. Здесь можно увидеть и матёрых, и молодых. Сначала матёрые начинают игривую возню: хватают друг друга за холки, валятся на землю, при этом повизгивая и добродушно урча. И пока не угомонятся матёрые, однолетки и двухлетки с почтением наблюдают за их вознёй на расстоянии. Как только те нарезвятся, молодые начинают с почтением приближаться к ним, то и дело припадая к земле и вытягивая перед их зубами свои шеи, тем самым выражая свою покорность и уважение.

А когда матёрые показывают им свою благосклонность, молодые затевают неудержимую возню. Однако, в отличии от собак, отчаянные потасовки молодняка никогда не доходят до драки. Уступок не бывает только в драках взрослых волков за самку. Битва не на жизнь, а на смерть длится до тех пор, пока один из соперников не признает себя побеждённым. Тогда в знак своего поражения он демонстративно подставляет свою шею под острые клыки победителя и, получив его великодушное прощение, оставляет их с самкой наедине. При этом волк, не сумевший в смертельном поединке отстоять самку, зачастую становится нянькой у счастливой пары, когда у них появляется потомство. Он так же любит и заботится о волчатах, как их родители. Волки вообще часто усыновляют сирот и относятся к ним, как к своим родным детёнышам.

Во время кричмина волки также состязаются в прыжках в высоту: разбегаются и поочерёдно подпрыгивают, кто выше. Такой прыжок имеет огромное значение в жизни волка, потому что позволяет ему за короткое время многое разглядеть вокруг.

Многие двухлетки и трёхлетки именно на кричмине, после одно-двухлетних «ухаживаний», делают окончательный выбор подруг жизни и с ними покидают стаю.

Волк – зверь чистоплотный: около его логова нет отбросов, как у песца или лисицы, у нор которых вперемешку с пометом можно найти обглоданные кости птиц и животных, птичьи перья или оленью шерсть».

Рассказчик раскурил трубку, а бригадир налил ему свежего чая:

«А вот что удивляет меня в этом звере, – продолжил Рентыргин. – так это то, что волк, такой заботливый и нежный к своим детёнышам, никогда не защищает их ни от человека, ни от собак. Случится человеку обнаружить его логово и спустить на волчат собак, а родители-волки, вместо того, чтобы спасать свой выводок, только бродят с обречённым видом на безопасном расстоянии от логова и свою скорбь о погибающем потомстве выражают в тоскливом вое, обращённом к небесам.

Странным в волке является и то, что если собака начнёт преследовать его, то волк будет от неё убегать. Но стоит собаке испугаться и побежать от волка, он сразу же погонится за ней, настигнет и растерзает. Волк может помчаться наперерез собаке, когда она гонится за зайцем, песцом или лисицей, но, если собака не струсит и осмелится погнаться за волком, тот убегает от неё со всех ног. Вот и пойми волка – этот странный народ».

Утром оленьи упряжки разошлись в разные стороны. На глаза девочки навернулись слёзы, но она пыталась их сдержать.

«Прощай друг Тарас до осени!» «Прощай, подружка Аня, до нового учебного года! – улыбаясь глазами, как бы ответил мальчик. – Но мы обязательно встретимся!»

И вот Аня в яранге, в родном пологе. Это неправда, что тесен он. Сколько сюда вместилось невидимых добрых духов. Летают духи, шаловливо гоняются друг за другом, тихо пересмеиваются и дышат глубоко-глубоко. Дышат, как возможно дышать лишь тогда, когда сердце оленем становится. И мчится, мчится он… Вот перед ним уже кажется бездна, но перелетает олень через бездну, и звенят, звенят его серебряные копытца, и легко ему в полете, легко и вольно. Вот он уже в стремительном беге истончился настолько, что стал солнечным лучом. Пробивает солнечный луч каждую кровинку Ани. Как же хорошо в родном доме!

Никогда не казались такими мягкими и ласковыми оленьи шкуры, никогда так не смотрели на неё переполненные любовью глаза матери. Вот она засыпает, но чувствует, что мать смотрит на неё. Склонилась над ней и что-то шепчет и шепчет, может, рассказывает, как тосковала о ней, а может, произносит заклинания, оберегая дочь от злых духов. Как жаль, что сон не позволяет разлепить веки.

А рядом сидит бабушка и, покачиваясь, поёт ей детскую песенку. Как хорошо, что внучка вернулась! Какой она стала взрослой! Завтра она расскажет много интересного, а пока пусть спит под охраной материнской любви.

Для Ани в стойбище всё было как бы знакомо и в то же время вызывало огромный интерес. Она с удовольствием смотрела на живой огонь, как в котле закипало оленье мясо, но мама, не давая ему кипеть, бросала туда горсть снега. Вода в котле оседала, шумела, расправляясь со снегом, но как только она начинала мутнеть перед кипением, сразу же получала новую порцию снега.

Выскочив из дома, Аня побежала к морю. Его голос – это первый природный голос, который она услышала в своей жизни. Их яранга стояла в морском ряду древних жилищ, выстроившихся вдоль галечной косы. Даже в самые тихие дни, дни полного штиля и неподвижности воздуха, его мощное дыхание проникало сквозь тонкие стены из кожи моржа, смешивалось с человеческими голосами и составляло постоянный шумовой фон. А в штормовые дни, в дни морского гнева на галечную косу обрушивались удары такой силы, что все вокруг содрогалось, мигало пламя в каменных жирниках и даже притихшие собаки вздрагивали и глубже прятали в мех свои испуганные морды.

Но большую часть года Чукотское море было покрыто крепким ледовым покровом. С берега ледовое пространство казалось бесконечным, протянувшимся на огромное расстояние до самого Северного полюса. На карте, висевшей в школе, морское пространство к северу от Рыркайпия было закрашено белой краской, обозначающей сплошной лед. Но лед не был сплошным. Он был испещрен трещинами, через которые выходило морское тепло, разводьями и полыньями. Спокойная гладь воды нередко нарушалась всплеском всплывающих нерп и лахтаков. Иногда среди торосов появлялся сам хозяин Ледовитого океана – умка. Надо было внимательнее оглядеться вокруг себя, и тогда кажущееся мертвое пространство оказывалось полным жизни, шума и таинственного шороха. Жизнь пробивалась сквозь ледяной панцирь. Если долго держался южный ветер, лед мог отойти от берега, оставив так называемый припай – прочную ледовую кромку, которая таяла лишь к середине лета.