Кристина Богданова - Спеши запомнить

– Родная моя, любимая девочка, – бабушка бросается обнимать меня (хотя, конечно, обнимать – это мягко сказано, бабушка стискивает меня в своих объятиях так, что очень скоро становится трудно дышать). Она делала так всегда. Я это любила. – Я так тебя ждала, я так скучала! Я думала, когда увижу тебя, в тут же секунду умру от нежности… – захлебываясь словами, бабушка начинает тискать меня за щеки, оттягивает их, словно они и не из кожи вовсе, а из эластичной резины, поворачивает меня к себе то спиной, то лицом, дабы убедиться, что за то короткое время (полторы недели), которое она меня не видела, я непременно очень выросла.

– Ты так выросла, – замечает она и переключается на маму.

И хотя с мамой бабушка более сдержанна, все же невозможно не заметить, насколько сильно ей хочется проделать со своей дочкой то же самое, что около минуты назад она проделывала со мной.

– Что же я вас на пороге держу-то, – громогласная фраза мигом разносится по подъезду и эхом отдается где-то этаже на пятом. Теперь я уверена: то, что мы с мамой приехали, знает абсолютно каждый жилец дома, – проходите-проходите, я тут как раз чай заварить решила, пирог вот утром испекла, такой, как ты любишь, моя милая внученька. Правда, у меня беспорядок жуткий, можно подумать, будто бы по дому прошелся Мамай со своим игом, хотя на самом деле я просто затеяла генеральную уборку…

Пока бабушка и мама отвлекаются на разговоры, пока их слова цепляются друг за дружку так, что может показаться, будто бы между этими словами существует какое-то почти физическое притяжение, словно у двух магнитов; пока они, как и все соскучившееся друг по другу люди, взахлеб рассказывают вчерашние происшествия и делятся новостями, я медленно отхожу в сторону, дабы пройтись по своему старому дому и насладиться пребыванием в нем.

Вот коридор. Рядом с дверью торжественно расположился маленький потрепанный шкафчик, хотя при ближайшем рассмотрении становится понятно, что на самом деле это никакой не шкафчик – лишь ниша в стене с прибитыми к ней дверцами. Что там хранится? О, пожалуй, чтобы это выяснить, нам потребуется несколько суток без сна, отдыха и перерывов на еду, а вместе с тем и эксперт по антиквариату. Долгие годы здесь аккуратно складировались ненужные вещи, которые, впрочем, хитрым методом самообмана каждый год снова и снова признавались необходимыми.

В глубине коридора висит усталая хрустальная люстра. Вероятно, когда-то она сверкала сотнями граней на свету, теперь же поблекла и выцвела, похожая на вывалянную в пыли кучу карамели.

Тем временем с кухни все еще доносятся звуки бабушкиного голоса. Она что-то увлеченно рассказывает, а мама звонко смеется. Услышав обрывок одной из фраз, я непроизвольно усмехаюсь, а мое лицо в этот момент отражается на полированной поверхности темного комода. Но все же, не вмешиваясь в беседу, я не торопясь продолжаю разглядывать наш старый дом: отныне это особенное наслаждение – залпом выпитый коктейль из родных запахов и привычной обстановки.

Подхожу к шкафу, распахиваю его, и перед моими глазами тут же появляется какое-то пестрое пятно. Точнее, «пестрым пятном» это мог бы назвать кто-нибудь другой, абсолютно не знакомый с содержимым этого шкафа. Я же сразу понимаю – это бабушкин гардероб, кладезь безвкусно пестрых, но от того не менее любимых вещей. Они, как и всегда, аккуратно висят, создавая собой неровный ряд, каламбур нагроможденных в невероятных количествах вещей. Глядя на них, я не могу не вспомнить, для какого назначения их использовала, когда была поменьше. Пока никто не видел, я их примеряла.

Затем в моей голове смутной кляксой начинает всплывать прежний образ этой сонной комнаты – и вот я уже понимаю, отчего она вдруг показалась мне совершенно чужой. Здесь неестественно тихо. Прежде гостиная всегда была до краев заполнена озером звуков и ритмом движений. Подобно суетному муравейнику, комната жила своей собственной жизнью: здесь мы ужинали и отдыхали, здесь же играли в настольные игры и слушали музыку, здесь разговаривали, пили чай, смеялись, спорили и засыпали. Отныне же она наполнена лишь глухой тишиной. Казалось, в окна однажды постучало капризное время, впорхнуло внутрь и, накинув невесомую пелену беззвучной пустоты, усыпило каждый предмет.

Неожиданно свалившееся на меня чувство ностальгии заставляет начать неторопливо кружиться по комнате в робкой надежде вернуть ей былое дыхание. Я поднимаю ослабленные руки и толкаю ими черничные облака вечернего воздуха. Закрываю глаза и представляю себя не тут – в клетушке небольшой комнаты, а на балу в окружении блеска огней и скользких взглядов. Я надела особенное платье, оно напоминает мне белые крылья морской птицы, ведь его легкая юбка взлетает в небо так же неистово и быстро, а после тихо кружится в вальсе воздуха и дыма. И вот уже полностью погрузившись в удивительный мир танца, я четко соблюдаю ритм, и мое расслабленное тело движется в такт воображаемой музыке, и вдруг звук маминого голоса возвращает меня к реальности.

– Ты очень красиво и, главное, вдохновенно танцуешь, и я бы, наверное, смогла наблюдать за тобой вечность, но знаешь, я пришла спросить, может быть, ты попьешь чай вместе с нами. Поговорим…

– Э-э-э-э… Я не знала, что это кто-то видит. Я просто вспомнила… ну ладно. Действительно, что же это я, может, и вправду испить с вами чаю.

– Пойдем, там у бабушки есть замечательный яблочный пирог, как раз такой, какой ты любишь больше всего на свете, – игриво добавляет мама.

– Иногда кажется, что я смогла бы продать душу только за то, чтобы еще раз его отведать, – с улыбкой отвечаю я.

С неистовой жадностью я откусываю огромный кусок бабушкиного пирога. Теплый его аромат растекается по кухне призраком ушедшего детства. Лето, вплетенное в пшеничные косы, давно дремало в коридорах памяти, теперь же испуганно встрепенулось и задышало. Я вслух восхищаюсь отменным вкусом пирога, а также мастерством того человека, кто его сотворил. Бабушка застенчиво улыбается и напоминает мне, где именно она научилась его готовить. Это произошло на нашей даче, когда в жаркие летние дни казалось невозможным съесть что-то тяжелее сладкого яблочного пирога.

В течение всей своей недолгой жизни я была уверена, что наша дача – место, где начинается этот мир. Энергия здесь обретает материю, но здесь же вновь распадается на атомы. Отсюда все выходит и сюда возвращается. Я помню, как в конце сезона меня посещала невероятная радость от того, что мы покидаем это магическое место до следующего лета, а позже – с наступлением зимы – охватывала безжалостная ностальгия, и единственно желанной казалась лишь возможность незамедлительно вновь очутиться там. В темноте захмелевшей ночи посидеть втроем напротив небольшого костра. Поковырять его железной кочергой, поговорить о вечном, заглянуть в ледяной океан звездного неба и снова почувствовать себя прежней – свободной и крошечной. Ненасытный мир застывает вокруг ослепительно прекрасной декорацией, а ты вдыхаешь и не выдыхаешь после: льдом сковано твое нутро, но лед этот не хоронит, он пробуждает к жизни. И ты не замерзаешь изнутри, ты просто перестаешь стареть. Хрустальными пальцами крепко ухватив момент, ты более не можешь стереть его безжалостным ластиком времени.