Михаил Дорошенко - Черный квадрат

– Я думал, что вы от охранного отделения.

– Да? – орет он. – Они думают, что я – да, а я-таки – нет! Я не с ними, я против!

– Доктор, с момента измены жены…

– Не говорите мне про жену! Ненавижу! Не-на-вижу! – орет доктор. – Продолжайте, – говорит он уже совершенно спокойно.

– С момента… э… скажем так, с какого-то времени я попал в мир ходячих статуй, сидячих манекенов, неизвестных племянниц, поддельных полковников… Что со мной происходит, доктор? Меня надо лечить…

– Никто вас лечить не собирается. Вы вполне здоровый человек. Легкое нервное расстройство, вполне излечимое созданием ситуации близкой к дуэли. Клин клином вышибают.

– Но Ежов…

– Не говорите мне о Ежове! Вы перед ним виноваты. Он должен совершить акцию. Вы ему помешали. Спутали нам все карты. Вы теперь пойдете на акцию вместо него!

– Я не хочу убивать людей.

– Кто вам сказал, что вы кого-то должны убивать? Я сказал только то, что вы должны пойти на акцию вместо Ежова. Тем самым мы убиваем трех зайцев одновременно. Зайцев, запомните, да и то фигуральных. Во-первых, вы доказываете свою храбрость и возвращаете свою репутацию; во-вторых, хотя это не самое главное, вы становитесь героем в глазах вашей жены, – говорит он с оттенком презрения в голосе, – и в третьих, вы создаете необходимый резонанс в обществе. Сейчас террор идет на убыль, понимаете? Россию нужно тормошить постоянно. Заснет ведь, гадина, заснет! Лет эдак на двести заснет! Поди ее потом разбуди! Важен прецедент, понимаете? Шум в обществе!

– Но меня арестуют.

– Во-первых, вы – невменяемый, во-вторых, мы вас выведем из ситуации. Сделаете три-четыре выстрела холостыми патронами, обязательно нужно оставить пару патронов в барабане, чтобы вас не обвинили в случае провала.

– Стало быть, риск провала имеется?

– Никакого провала, не будет – я обещаю! Я когда-нибудь нарушил свое обещание, а? – повышает Штольц голос до крика. – Назавтра в газетах: «покушение на генерал-губернатора!» Все, однако, живы-здоровы. И зайцы сыты, и волки целы.

– Помилуйте, у меня работа в банке…

– Доподлинно известно: если вы не вернете свое доброе имя, вас уволят из банка.

– Но полиция ждет, чтобы я убил Ежова

– Ка-ки-е подлецы! Несомненно, они нас боятся. Вы, вообще, прогрессист? Вы – не за Бога, надеюсь, царя и отечество? За революцию, да?

– Разумеется.

– Тогда все в порядке. Вот вам револьвер. Все просто: стреляете в фигуру, бросаете револьвер, заскакиваете в коляску, заезжаете за угол и уходите потом через проход во дворе, который тут же перегородят другой коляской. Прошу!

– Что, прямо сейчас?

– А что тянуть? – указывать он рукой на стену.

На стене висит картина: черный квадрат на белом фоне. На мгновение все погружается в черноту. В сознании Лаврова вспышками возникают сцены: вот он идет по тротуару рядом с коляской. В ней человек в генеральском мундире. Вокруг экипажа конные полицейские… поглядывают по сторонам.

Лавров выхватывает револьвер, стреляет и роняет револьвер, но он зацепляется у него за палец, и он никак не может его стряхнуть. Неизвестно откуда раздается еще один выстрел, и генерал падает, сраженный в сердце.

Полицейский выбивает нагайкой револьвер у Лаврова. Он бежит незнамо куда и попадает в черноту. Затем выбегает из темноты хватает протянутую руку и заскакивает в коляску. Оглядывается и видит, как падают полицейские, сраженные выстрелами из револьвера Ежова.

– Что вы делаете? – кричит Лавров, приподнимаясь с постели. – Мы так не договаривались!

– Спи, милый, спи… – говорит Полина.

Он падает на подушку, смотрит в другую сторону. Там лежит Катя. В спальню входит Ежов, направляет пистолет на Лаврова и щелкает курком. Но у него закончились патроны, и он достает из кармана другой пистолет. Лавров выхватывает трость у Штольца в его кабинете и, вновь оказавшись в коляске, пытается выбить второй пистолет. Полицейский нагайкой сбивает извозчика. Коляска резко останавливается, и Ежов напарывается на трость. Раздается выстрел из его пистолета. Штольц получает пулю в лоб, на мгновение оказываясь в коляске, и оседает в кресле за столом в своем кабинете. Лавров выбегает из черного провала, вслед за ним, цокая копытами, выходит лошадь. Раздаются свистки полицейских. С двух сторон к нему подходят две барышни и берут его под руку.

– Пойдемте, пойдемте! Мы скажем, что вы с нами.

К ним подбегает запыхавшийся полицейский в штатском.

– Не видели, – с трудом произносит он, – не видели бегущего человека?

– Видели, конечно же, видели! – восклицают барышни. – Он туда побежал, – показывают они в разные стороны.

Полицейский машет рукой и бежит дальше.

– Вы террорист? Революционер? Мы слышали выстрелы? О, вы стреляли? Браво! Террор! Как это прекрасно! – щебечут они. – Ну, расскажите, ну, расскажите нам о терроре!

– Я террорист поневоле. Да, террорист, но никого не убил, если не считать трех зайцев. Фигуральных, к тому же.

– Ха-ха-ха, – смеются барышни, – хороши зайцы в мундирах. Мы не спрашиваем, как вас зовут: конспирация, конспирация!

– Барышни, вы часом не…

– Проститутки, хотите вы спросить? Ха-ха-ха, – закатываются они.

– Почти! – добавляет одна.

– Мы институтки, – поясняет другая. – Меня зовут Катя, а ее…

– Полина, – говорит Лавров.

– Точно! Как вы узнали?

– Интуиция, – восклицает другая барышня. – У революционера должна быть интуиция. Ну, продолжайте, продолжайте!

– Расскажу по порядку, если только смогу. Несколько дней назад прихожу со службы домой, – сосредоточенно начинает рассказывать Лавров. – Жена сидит в ванне. Штольц говорит: «Ненавижу!» Я попал в клетку, меня засадил Ежов. Я вызываю его на дуэль. Трепилов, предлагает стрелять холостыми. Горничная куда-то исчезла, и шурин прислал Катю, но она оказалась Полиной. Она была племянницей брата, но не моей. Еще ее называли кузиной, хотя она оказалась гейшей, а была институткой. В будущем все институтки станут гейшами, а мы трудовиками. Она познакомила с Громовым, который тоже оказался не тем, кем назвался, а вовсе другим. Он предложил мне убить Ежова. Я, мол, бретер, а я не бретер. Ежов – да, а я – нет. Банкирчик, скорее. Трепилов думал, что можно за пять тысяч убрать человека, а полковник – бесплатно. Из чувства мести и патриотизма. Трепилов еще утверждал, что можно защититься коньяком, но я отказался. Ежов говорит, что меня он убьет, а сам напоролся на трость. Мы боролись со Штольцом за трость, а Ежов с того света сумел застрелить его. Мне кажется, черт… о… то есть Штольц – футурист. Может быть, оба они – футуристы.

– Как интересно!

– Вам все понятно?

– Пока нет, но очень, очень интересно! Продолжайте!

– Кстати, о черте! В гостинице… в холле… сидел человек без головы. Он был филером, наверное, и наблюдал, а голову за ним отдельно носил официант. Он упрекнул меня в том, что я прострелил зеркало… а я защищал честь жены… и меня отвезли к доктору Штольцу. Кстати, я должен вернуться в сумасшедший дом. Там меня никто не узнает. Я подошел к самому краю Черного Квадрата и заглянул в него: там темно и стреляют. Щтольц сказал, пистолет нужно снимать с предохранителя. Возможно, я путаюсь, и это сказал не он, а Ежов. Все равно зарядили холостыми патронами, чтобы никого не убить, но убили.