Таня Сербиянова - Алле-ап! Манюня. Или любовные приключения Прасковьи

Корректор Лилия Громыкина

Дизайнер обложки Георгий Юрыч

Иллюстратор Георгий Юрыч

© Таня Сербиянова, 2021

© Георгий Юрыч, дизайн обложки, 2021

© Георгий Юрыч, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0050-5781-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ах! – десятками женских легких… а!… – сдавленным стоном мужчины, – падаю и в ту же секунду – бум! Все, ничего больше не чувствую. Следом в страшной тишине истерический женский крик: – Убилась! Она убилась!

Но я уже этого ничего не осознаю, отключаюсь, не чувствуя боли и неудобного положения тела, что образует на сцене неправдоподобно лежащую груду… И это все, что от меня осталось… Последнее, что вижу… Манюня – моя напарница, нижняя из гимнасток, застыла с поднятыми к плечам руками и судорожно сжатыми опустевшим пальцами. И, ведь только секундой назад она еще держала верхнюю гимнастку – за ноги. Все, больше уже ничего, темнота и куда-то проваливаюсь…

А та, что стояла, она, словно пораженная молнией, напряглась так, как будто бы это она, а не ее партнерша с высоты ее плеч, секундой назад, оскользнувшись, рухнула на пол…

Потом она, несоизмеримо мелкими шажками – по отношению к своему налитому здоровьем телу, нелепо посунулась к лежащей партнерше и села, подгибая крепкие ноги, не отводя глаз от верхней, той кто только что, вот, на ней пыталась устоять и оскользнулась…

– Я не хотела, я… – и беззвучно заплакала, безвольно раскинув руки в стороны, такие сильные и вовсе теперь ненужные, лежащей пред ней девочке…

Она непроизвольно протянула руку, намереваясь увидеть лицо неподвижно лежащей партнерши, как тут на весь зал прозвучал сильный и требовательный мужской окрик…

– Не трогай! Не смей! Только врачу.…Вызывайте скорую! – кричал на ходу мужчина, спешащий вскочить на сцену – возможно, коротким путем…

– Скорую! Скорую! – загалдели сразу же многие… – Ну, кто-нибудь?! Неужели, нет среди нас врача? – закричали несколько женщин, по вскакивающие с мест, и растерянно оглядывающих публику, все еще не пришедшую в себя, после увиденного ими внезапного падения гимнастки прямо у всех на глазах…

– Ну, кто-нибудь, вызовете скорую! Неужели, нет среди нас настоящих мужчин?!

К месту падения, к лежащему неподвижно телу сразу же из-за кулис, зрительного зала метнулись, а потом, словно наткнувшись на стену, сгрудились вокруг, заслоняя своими телами свет и забирая воздух так нужный сейчас лежащей и неподвижной…

– Воздух! Воздуха… – закричала Манюня, которая, только что, немыслимо изогнувшись низкой дугой, чудом услышала прерывистое и еле слышное дыхание раненной…

Потом Манюня вскочила на ноги, и, разводя руки в стороны, широко вышагивая, как бы очерчивая невидимый круг вокруг раненной, крутанулась выкрикивая…

– Назад! Всем назад! Кто подойдет, убью!

Столпившиеся отшатнулись назад, отскочили и кто-то громко…

– Да, она ненормальная… Она уже убила одну, а теперь и до нас…

Договорить не получилось, потому как Манюня, угрожающе навалилась на того, кто посмел о ней так, кто о ее девочке, и о том, что эта она…

– Убью! – надвигаясь, угрожающе прорычала, – все пошли вон! – и по залу прокатился этот ее окрик – ее «вон» – со звоном, как звук выстрела…

Потом встала над ней, широко расставив обворожительно длинные и слегка располневшие ноги, развела руки в стороны, ограждая тело от всех, словно птица, крыльями защищающая птенца… Она так и стояла, никого не подпуская, пока не приехала скорая и врач, с медсестрой, над бедной девочкой не захлопотали…

Потом осторожно ее приподняли и с помощью посторонних мужчин, аккуратно ступая, вынесли гимнастку на улицу к скорой помощи.

Их обступили, стараясь, почему-то увидеть бледное, обескровленное лицо гимнастки.… И тут снова, отгоняя зевак, встала преградой Манюня…

– А ну, отойди! Отойди, кому я сказала? Ну, ты и достала меня … – кому-то говорила, в сердцах Манюня вовсе не замечая своего несуразного артистического внешнего вида на улице.

На ней было плотно обтягивающее трико, которое обрисовало немалую фигуру и просматриваемый контуром сдавливающий красивую полную грудь, уменьшенную тесным лифчиком, а на ее роскошных бедрах топорщилась коротенькая воздушная, черного цвета юбочка – пачка, из-под которой бесстыдно и теперь уже многим было видно, проглядывали туго обтягивающие ее причинное место обмоченные трусики… Это она со страху, нечаянно – негаданно, выдала, циркнула… Но, сама этого не замечала, находясь в таком возбуждении от всего происходящего… Ей непременно что-то надо было делать, кого-то отталкивать, спорить, спасать кого-то еще… И это все у нее от нервов, от нервного срыва, и даже на щеках, так и остались дорожки от слез, размывшие грим артистки.

Она ничего не замечала, она ее, свою девочку оберегала, и на вопрос медсестры, кто она приходится пострадавшей, сначала замялась и тут же, опережая ее догадки, сказала, что она – ее старшая сестра.

– Ну, раз сестра, тогда можете ехать и сопровождать, – утвердительно сказала медсестра. И та, не раздумывая, в том, что было на ней надето для сцены, так и уехала в машине скорой.

Потом она долго, нелепо одетая, топталась у дверей реанимации, суетилась, помогая, а больше мешая, отвезти пострадавшую на рентген. Потом бросилась к девочке, схватила холодную руку и пока ее катили к дверям реанимационного отделения из рентген кабинета она, согнувшись, засеменила рядом мелкими шажками и еле поспевая, все время, целуя бледную беззащитную безвольную ручку…

– Прости, прости, недоглядела, это я во всем виновата, это я… – только и шептала, не отводя глаз от бледного и почти неживого кукольного личика.

Потом снова затопталась у дверей реанимации, почему-то при этом мешая всем не столько нарочито красивым телом и ростом, сколько своим полуобнаженным видом артистки из цирка. Какая-то сердобольная санитарка отвела в сторону, накинув на плечи старый больничный халат, а она, даже не замечая, не поблагодарив, так и продолжала топтаться в нем пред дверьми взад-вперед, словно… Ей так и сказал один и медиков – остряков, выходя перекурить из дверей реанимации…