Зоя Криминская - Глухие в Америке

Людочка оказалась миловидной и худенькой женой Пети П., Сережкиного одногруппника и приятеля, с которым я знакома больше шести лет.

В этой молодой семье полная неразбериха. С Людочкой Петя был знаком с детства, потом Людмила собралась замуж, но Петя увел ее от жениха. Людмила, с детских лет восхищенно влюбленная в Петю, ради него сдала кучу экзаменов и тоже устроилась в Корнеле. Петя оказался рядом, в часе езды, и это давало им возможность жить вместе.

Так прошел год, а потом Петр и Людмила решили узаконить свои отношения и вместо того, чтобы тихонько зарегистрироваться в посольстве в Нью-Йорке, помчались летом в Минск и сыграли там пышную свадьбу по всем правилам. После свадьбы Петя отправился в посольство, чтобы получить новую визу взамен окончившейся старой, а ему отказали. Получив отказ, Петр нахамил женщине в посольстве, и она сказала, что пока она здесь работает, Петру визы не видать. И теперь он был в Минске, а Людмила каждые три месяца летала к любимому мужу. Вот и сейчас она возвратилась от него.

Вечерами я пыталась гулять, насколько мне позволяла больная нога, смотрела на здешние дома, возле которых возвышались огромные ели, значительно старше домов.

Дома все разные, ни одного одинакового домика я не встретила, во всех домиках какие-то потуги на украшение, много открытых веранд, много домов Т-образной формы, возле каждого окончания дома вход с крыльцом в виде веранды. Всё красиво, не сравнить с нашими добротными каменными, но донельзя однотипными домами на очищенных от леса дачных участках, и возвышающихся на своих шести сотках как молчаливые катафалки безвкусия их богатых владельцев. Здесь же – долой стандарт, кто во что горазд, но явно с мыслью не только о внутренних удобствах, но и о внешнем виде.

Казенного вида бетонный караван-сарай, в котором живут Сережа и Даша, достаточно уныл на первый взгляд, но общий облик города не портит, он двухэтажный, бледно голубой, прилеплен на склон горы. Рядом одноэтажные коротенькие домики, покрытые голубым сайдингом, как будто сделанные из кубиков и приклеенные к склону. Позднее я обнаружила, что это не сайдинг, а обыкновенные крашенные доски.

Дома как из картона, но внутри тепло за счет размера и температуры отопительных батарей, окна не закрываем, спим с открытыми. Температура на улице от 0 до 5 градусов тепла, но при такой температуре в Москве этой осенью я мерзла в нашем блочном доме, а здесь как-то радостнее, только Москва очень далеко, так далеко, что страшно, и нереально кажется само существование жилых мест, расположенных в необозримой дали отсюда. Мысль о расстоянии угнетает.

Центр города, так называемый «даун-таун» тоже застроен невысокими домами, разноцветными, украшенными рекламой, но стоящими близко друг к другу, образуя своими фасадами улицу, тоже разбавленную кое-где оставленными большими соснами и елями. Много церквей разнообразного толка и архитектуры, но круглых куполов православных церквей в Итаке нет ни одной.

В районе университета просторно и ветрено, на этой горе пронизывает насквозь, и невозможно стоять, но красиво очень, даже сейчас, зимой. Территория университета большая, кругом газоны, современные здания своими размерами и цветом не отличаются от старинных, просто окна шире, и видны современные прочные рамы, здания, не портящие общего ансамбля, но и не подделывающиеся под старину. В общем, хорошо и придраться не к чему, а хочется, очень хочется придраться.

18 января. Во второй половине дня, захватив Ваню после школы, мы поехали проветриться к ближайшему небольшому водопаду. Водопад замерз, и только небольшие струйки воды стекали по застывшим глыбам зеленоватых сосулек. Ванька побегал на природе, стараясь провалиться в возможные полыньи у подножия застывшего водоизвержения, не провалился, хотя и не реагировал на наши предупреждающие вопли, после чего все почувствовали голод, и Даша предложила пойти в Мак-Доналдс.

Такие слова, как Мак-Доналдс, нельзя произносить всуе при моем внуке: это как в шахматах, тронул – ходи, и хотя меня предупреждали, что в Америке эти кормящие заведения просто дрянь по сравнению с московскими, но – заветные слова были сказаны, и пришлось тащиться в сомнительную придорожную забегаловку, где из еды мне понравился только жареный картофель.

Начинало смеркаться, когда мы вышли, сели в автомобиль и Дашка, резко так газанув, вылетела на дорогу, где сбавила скорость, но поздно. Дорожный блюститель порядка заметил нас и стал сигналить. Испуганная Дашка остановилась. К ее окошку подошел молодой высокий негр в форме и попросил документы.

Документы Дашкины были всунуты в бардачок, который полностью соответствовал своему названию, найти там что-нибудь, особенно, когда над твоей душой стоит свирепый черный полицейский со свистком, не представлялось возможным. Видя, что Дашка завибрировала, я помогла ей искать со словами:

– Успокойся, чего ты боишься, что он без предупреждения стрельбу откроет?

Сергей как-то рассказывал, что их с приятелем остановили, они попытались по русской привычке выйти из машины, чтобы объясниться на свободе, где можно было помочь себе жестикуляцией для большей убедительности, но только приоткрыли дверь, как к их носу поднесли пистолет: – Сидеть.

В результате этих ещё и приукрашенных рассказов, Дашка, которую первый раз остановили, перепугалась.

Документы мы нашли, полицейский стал объяснять, что она превысила скорость, потом заглянул в машину, увидел на заднем сидении Ванюшку без ремней и спросил, сколько ребенку лет, а, получив ответ, стал объяснять, что только с шестнадцати лет можно ездить не пристегнутым, а до шестнадцати лет нельзя, это наказывается.

«И какого тогда черта ты спрашивал, сколько ребенку лет», с тоской думала я. «Видно же, что не шестнадцать», а черный блюститель порядка продолжал тараторить, что превышение скорости он нам не зачтет, а вот за непристегнутого ребенка нужно будет в суде платить штраф. Подробности разговора мне перевела Дашка позднее, а сейчас я только поняла про Ваню. В этих широтах темнеет быстро, и если в начале разговора мы видели полицейского, то когда стемнело, черный негр в темной форме исчез, в потемках сверкали только белые зубы да белки глаз, и звучал голос, неумолчно, раз двадцать пять повторивший:

– Сикстин, сикстин.

При этом он наклонял голову и заглядывал в машину, стараясь видимо именно до моего сведения, как более взрослой женщины, донести то, что он говорил, всё повышая и повышая голос, не видя никакой реакции на свои усилия.

Дашка поддакивала «Иес, иес», а я изображала глухую, как пень, бабку и так и промолчала весь разговор и, чем громче он орал, тем меньше я понимала и не произносила ни звука, ни гугу. Не хватало мне встрять со своим немыслимым английским, тогда бы простояли тут до утра.