Сергей Васильцев - Право на одиночество. Часть 1

Я затолкал чемодан на третью полку и стал оглядываться по сторонам. Великая эпоха передвижников и челноков давно миновала. Багажное пространство почти пустовало. По вагону ползали расслабленные тела потенциальных отдыхающих, и напрочь отсутствовал смачный запах украинской закуси и доброй горилки. И даже жаль.

В моем отсеке, но уже в купеобразном отделении на четверых сидела троица студентов, два парня и девушка. Судя по всему, они составляли только часть большой компании, подавшейся на юга, и сейчас рассредоточившейся по вагону, кто где купил билеты. Если так. Вернее, раз так, то поездка обещает быть бурной. Надеюсь.

Рядом с ними, этой соседской троицей, поместилась деревенская баба с мешком резиновых сапог и таким же ароматом. На вид ей было от сорока до пятидесяти, но наверняка меньше. Сельская жизнь раньше вгоняет людей в изношенное состояние. Впрочем, может быть я и не прав. Это только наша деревенская жизнь такая. Хотя, навряд ли.

Место напротив меня покуда оставалось пустым. Я вышел глотнуть вокзального воздуха. Проводник оказался проводницей довольно приятной наружности. Демонстрация моего билета заняла не больше 30 секунд. Мы с ним явно не входили в сферу ее интересов. Ну и пусть. Пора возвращаться в вагон, лезть на вторую полку и спать. Если удастся.

На месте напротив оказался очкарик лет сорока смахивающий на местечкового интеллигента. «Во повезло-то!» В руках у него колыхалось нечто многолистное из желтой прессы.

– Ну надо же! Вот дают! – мой сосед радостно комментировал свое отношение к вычитанному тухляку.

«Вероника, должно быть уже на месте».

– Добрый вечер, – я занял свое место.

– Добрый, добрый. Степан Аркадьич.

– Сергей.

– В отпуск едете. – Утвердил. – Вы читали, что наши правители опять отчибучили, – ругать власть имущих стало в последнее время очень модно, просто необходимо. Теперь редкий пьяница не был политиком. В подворотнях проклинали Ельцина с коммунистами и делали ставку на Емельку Пугачева, второе пришествие и инопланетян, которые по Нострадамусу вот-вот должны были появиться. Но мой попутчик от этого чуть не млел. – А как Вы относитесь к тому, что в Чечне творят.

Я пожал плечами.

– Конечно, можно согласиться, – продолжал он, не обращая внимания на мою реакцию. – Война – это двигатель нашего развития. И не делайте круглые глаза.

«Эти фразы и интонации он, наверняка, долго оттачивал в долгие часы вечернего безделья в обнимку с телевизором. Какую крамольную мысль родил! Это надо же!! – Герой. Не иначе. Перл в мутной реке сознания. Ладно, о чем это он».

– Я и не делаю, – пробурчал я в ответ. Но поток его лексики и не подразумевал наличия оппонента.

Поезд между тем тронулся, и стук колес приглушил реплики людей с соседних мест. По вагону неотвратимо пополз запах копченостей, чеснока и еще, Бог знает, каких специй. Русские люди любят знакомиться за столом. Тем более делать в поезде все равно больше нечего. Разве что спать. Мне эта перспектива теперь определенно не грозила.

– Вот я и говорю, – Аркадьич продолжал развивать свои постулаты. – Понастроили мы всего, прибрали, причесали, даже рождаемость сократили. Ну, положим, у нас еще много времени для этого понадобится, а Европе – уже вряд ли. Европа и так нам свою продукцию гнать начала. Да еще там всяким третьим странам. За счет этого и держится. А так, если у каждого дом есть со всей начинкой, комфорт, машина, шубы всякие. Каждый год покупать это не будут. Разве ремонт, да частичная замена. Народ зажрался. Вывод – производство в кризисе. Безработица как девятый вал. Что делать? Философский вопрос, заметьте. Третьи страны осваивать? Освоили, а дольше? Если не воевать, всех делов лет на сто будет. А население растет. И тем, кто вырос, делать что-то надо. Улавливаете мою мысль.

– Улавливаю – всех под ружье и на бойню.

– Ну, зачем же так тривиально… Ладно, взглянем с другой стороны. Много чего будет делать человек, если у него все есть? В конце концов, после «Жигулей» можно захотеть «Ягуар». Но ведь можно и не захотеть. Так я говорю? Зачем нервы тратить? Сиди себе – в ус не дуй. А если…

– Тут можно ограничиться и стихийными бедствиями. Их ведь никак не избежать.

– А может и избежать. Должны же наши ученые и до этого додуматься. Но! Поймите, я не говорю, что надо все непременно развалить. Тут могут погибнуть безвозвратно и культурные ценности. Хотя сегодня все так растиражировано… Я говорю про страх. Я говорю, что когда человеку будет недостаточно пряника, у него появится кнут. Война – это дисциплина и подъем сознательности. Пассионарность. И поэтому мы всегда будем думать, работать, создавать. Так-то. Кроме того, оказаться на одном уровне с природой иногда очень полезно бывает – душу облагораживает.

– А люди?

– А люди и так склонны умирать… Да что люди! Сволочь у нас народ, прямо скажем.

– Браток, – раздался голос соседа за его спиной, – тебе в табло давно не заряжали?

– Что-то я Вас не понимаю. – Аркадьич слегка занервничал. И было с чего.

Парень был молод, здоров и неухожен. Такой что скажет, то и сделает. Я сразу узнавал этих людей по притухшему взгляду, появляющемуся у солдат, прошедших по кругам настоящего боя. С чеченской…

– Табло тебе давно не чистили, паскуда?

– Я, кто, я?

– Да, ты, лять, вонючка! Ты что про войну такое знаешь, морда очкастая? Двигатель прогресса. Лять. Ты видал, как люди умирают? Лять. Как они умирают, а живут как? Сука ты! Понял! Лять.

Все окрестное население вагона повернуло головы в сторону начинающейся разборки. Степан Аркадьич растерянно ерзал под нависшей над ним коренастой фигурой.

– Слушай, друг, как тебя зовут, – попробовал я влезть в назревающую ситуацию.

– Григорием меня зовут, но это дела не меняет. Ты тоже, лять, хорош гусь. Он говно это свое несет, а ты слушаешь. Как так и надо. Сгонять бы вас туда, под чеченом в окопах поплавать. Была бы вам двигатель прогресса.

– Но послушайте, – снова попытался что-то пролепетать Аркадьич.

– А ты еще пасть свою разинешь – зашибу!

И мы погрузились в вечернее молчание. Сосед, высказавшись, решил не бить нахохлившегося доходягу. Он еще какое-то время побурчал за перегородкой и завозился там у себя, утраиваясь на ночлег.

Степан Аркадьич потел под очками и всем своим видом искал сочувствия. Но мне было конкретно не до его проблем. Я уполз на свою полку и глазел в пространство. Движение всегда одновременно и возбуждает и успокаивает. Конечно, если тебе не удалось уснуть за рулем. Тогда можно и совсем успокоиться, и еще кого-нибудь успокоить. Ехать вдаль, перебирать глазами проносящийся мимо пейзаж – это может заполнить любую душевную пустоту, да простит мне читатель такую помпезную фразу. К тому же перестук колес создает определенный ритм – аранжирует действительность. И думать становится легче. Даже в рифмованном виде.