Анна Морозова - По дороге из детства

Тихое утро, молчаливый завтрак – сонное царство продолжалось до выхода из общаги. Свежий воздух приободрял, и только потом мы начинали просыпаться.

Это была теперь новая жизнь, где не стало смертей и взрывов, «Ящура» и «Свиного гриппа», цунами, горящих сёл и наводнений, школьников с автоматами. Мы не смотрели телевизор, а читали Уайльда, Шекспира, Маркеса, Достоевского, Гоголя, Белинского, Лихачёва.

С годами мы становимся черствее и не так ранимо воспринимаем информацию извне. Фильтруем и пропускаем через нутро бесконечный поток несчастий и благодарим судьбу, что это случилось не с нами. Как бы жестоко ни звучало, но это так… Ведь самое главное и самое ценное – это жизнь. А уж с телевизором или без, решать каждому.

Художник стоял на зелёном склоне. Вниз уходило поле. Енисей вдали казался свинцовым, он переливался на солнце и уносил свои ледяные потоки куда-то далеко на север. С улицы Набережной мы с Таней сбежали немного вниз и остановились за спиной мужчины.

Он писал картину и не отвлекался на нас. Было вполне очевидно, что отразится на холсте – река, поле, лес на другом берегу. Очень примитивный сюжет, как показалось тогда нам. Это место не особо радовало видами. Что скрывать – куча мусора слева, коровьи лепёшки справа и перекопанная двойная колея от гусеничного трактора вдали.

– Интересно, что именно он будет рисовать? – с улыбкой шепнула Таня.

– Только самое важное, – вдруг произнёс художник и мазок жирной каплей лег сбоку на холст. – И не рисовать, а писа-а-а-ать, – задумчиво произнёс он и вытер кисть об испачканную красками тряпку.

Помявшись на месте, мы сбежали вниз и сразу же забыли встречу с художником. На берегу реки кем-то был оставлен костёр. Огня уже не было, но от красных угольков ещё шёл белый дымок. Рядом валялась обёртка от шоколадки, я бросила её в костёр. За 20 секунд костёр «съел» мусор и попросил ещё. Долго ждать не пришлось, в его раскалённую пасть полетел чей-то окурок, носок, шнурок и прочая «еда», которую наш «товарищ» смог бы «поглотить». Незаметно для нас берег остался без «еды» и тогда мы кинули туда сухую черёмуховую ветку, не ветку даже, а целый куст, весь объеденный уже, без единой ягодки.

– Надо же было додуматься сломать целый куст и притащить сюда, – поразились мы, а тем временем черёмуховые ветки уже разгорелись.

Так просидели мы у костра до захода солнца, залили его водой из ладошек и пошли домой. Художника уже не было, но мы этого даже не заметили, будто вовсе его не встречали сегодня.

На следующий день погода была пасмурная, временами шёл дождь. Только ближе к вечеру мы вышли из дома, чтобы отправиться теперь ко мне домой. Решено было идти по поляне вдоль Енисея до почты, а потом через центр к нам.

Спускаясь вниз по поляне, мы увидели нашего знакомого художника, который «писал все только самое важное». На холсте мелькнули две точки – красная и синяя.

«Хм, таких предметов нет вдали». – мелькнуло у нас обеих в головах.

Подойдя ближе, мы разглядели реку, деревья, чистое голубое небо, разлапистый куст черёмухи у забора чьего-то дома, который вчера сгорел в костре. Поляна с мелкими шишками фиолетового и белого клевера уходила вдаль к стальной черте реки. Костер с белым дымком, а рядом в красной и синей футболках две девочки – это были мы!

Молча мы разглядывали картину за спиной художника, который уже слышал, как мы подошли, и немного отодвинулся в сторону от холста, чтобы нам было видно.

– Всё самое важное… – шепнул кто-то из нас, и добрая улыбка расплылась на лице художника.

– И немного больше, – тихо произнёс он и поставил две маленькие чёрные галочки-птички в небе, а внизу справа свою подпись.

Псу без роду и племени помеси дворняги и водолаза посчастливилось прожить с нами двенадцать лет, хотя, может, это скорее нам посчастливилось прожить их рядом с ним.

Принёс его папа с работы щенком. Толстенный серый комок с висячими ушами и мокрым носом сразу стал любимчиком. Мы назвали его Вулкан. Позже наш четвероногий друг доказал, что кличка выбрана верно. С возрастом он становился свирепым охранником, лаял так, будто орал. Извергал этот ор, словно биение лавы вырывалось из раскалённого жерла вулкана!

Однажды пёс сорвался с цепи, когда облаивал соседа Максима. Мы подумали, ну всё, пиши пропало, ан нет! Вулкан в секунду понял, что он освободился от оков и быстренько свинтил в огород, перепрыгнул забор, и был таков. Искать его на улице не имелось смысла. Возвращался он утром очень виноватым, морду опускал вниз, уши прижимал, ложился на землю и будто закрывался лапами.

Но самым запоминающимся было то, что он любил ездить в лес. Только папа заводил свой мотоцикл, наш товарищ приступал прыгать и рваться с цепи. Папа открывал ворота, выгонял мотоцикл за ограду, а сам шёл отцеплять собаку. Тот, почуяв запах свободы и осознав, что хозяин сейчас запустит свои руки в тёплую вонючую шерсть, расстегнёт этот ненавистный ошейник, и он понесется со всех лап за ворота. Впрыгнет с разбега в коляску мотоцикла и, быстро переминая лапами от нетерпения, станет крутить головой, повизгивая, будто торопя освободителя.

Лес! О, как же он любил его! По приезду туда он, словно выныривал из мотоцикла, мчался сломя голову. Носился туда-сюда вокруг тебя и опять исчезал мгновенно, запинался об ветки и падал, рыл что-то и снова нёсся вдаль. Остановить его было невозможно. Когда уставал, просто стоял и нюхал свежий воздух леса или ложился брюхом в лужу. Весной я снимала с него по двадцать клещей, а ему хоть бы что.

Таким я помню его до отъезда на учёбу в Красноярск. За пять лет он изрядно постарел, а ещё спустя три – четыре года осунулся, зубы стали вываливаться от старости, стал глухим и плешивым. Но если услышит рёв знакомого мотора, взгляд вновь становился ясным. Вулкан опять принимался рваться с цепи и умолять взглядом взять его с собой. Туда, где запах опавшей листвы и ветер, раздувающий уши, как паруса. Но вот уже не бегалось долго. А всё больше рядом с хозяином ходилось, нюхая ведро. Что там сегодня – ягоды или грибы, а может, рыбка и вдруг что обломится и ему?

Нашей собаки уже давно нет. Сбила машина у дома, что «на углу». Но куча фотографий хранит память о друге, который прожил нескучную жизнь, по собачьим меркам. Интересную, увлекательную, полную загадок и отгадок. Сложных и простых.

В детстве всё воспринималось по-другому Двор был большой. Огород – гигантский, особенно во время прополки картошки. Дом внутри казался тоже каким-то здоровым, особенно по субботам, когда приходилось наводить уборку. Сахар казался не таким сладким, как сейчас, он влёгкую заменял нам конфеты, особенно, когда мы сыпали его на хлеб с маслом или на блин и сворачивали его в трубочку. Кровать была не очень уютной, когда я нехотя вечером укладывалась спать, но зато утром из неё не хотелось вылезать, особенно, если нужно было идти в школу.