Анна Морозова - По дороге из детства

Мама насыпала в железные кружечки ягод и протянула нам.

– Кушайте. Не замарайте футболки. Черника плохо отстирывается.

Какое там! Горстями рот набивался до отказа, и давленная ягода каким-то непонятным образом вылезала между пальцев и, как на зло, приземлялась прямо на одежду.

Когда папа пришёл на обед, он рассказал нам, что ягоду очень вкусно есть с молоком. В тот день нам ещё выделили по кружке черники, мама залила молоком, добавила сахара, и мы ели новое блюдо, уже не маравшись. На этом вкусная история закончилась, и мама поведала о «горькой» действительности.

– Вечером сварю варенню (именно так она говорила слово «варенье»). Зимой тоже захочется ягодки, а не будет, если её сейчас всю съесть.

Так и было сделано. Пока мама варила, мы съедали пенки, которые она снимала сперва одной ложкой, потом другой и давала нам. Какие же это вкусные были пенки! Фиолетовый язык, зубы и губы нас веселили, и мы с братом дурачились, представляя друг друга чудищами.

– Эх вы, чудищи мои, Пискуновские, – смеялась мама, приговаривая весь вечер, – Как же я буду отстирывать вашу одежду.

Прошла неделя, и вкус ягоды совсем позабылся, как вдруг к маме зашла соседка тётя Лариса.

– Ездили в тайгу, черники валом набрали. Вам надо?

– Да нет, мы ведро купили. Я варенню уже закатала, – скромно ответила мама.

– Я хочу! – не осознавая, что это может быть неуместно, ляпнула я.

Тётя Лариса ещё долго сидела, а я всё ждала, когда она засобирается домой и второй раз предложит ягоды. Во мне зрел план попросить её, даже если она не предложит. Но она предложила, и мама согласилась.

– Только круШечку! Больше не надо! – протягивая мне железную кружку, сказала мама.

Маленькая уютная ограда соседей мне очень понравилась, до этого я никогда не бывала здесь. У входной двери мирно спала собака Пальма, красиво сложив длинные лапы друг на друга. Тётя Лариса взяла мою кружку и скрылась за дверью в сенях. В это время сзади подошёл её маленький сын Женька, хотел поздороваться и напугать меня, но нечаянно наступил собаке на хвост. Та испуганно проснулась и, увидев незнакомого человека рядом с собой, пулей подскочила и укусила меня в бок.

Громкий крик раздался во дворе, хотя нет – во всей деревне. Было и правда очень-очень больно. Женька окаменел. Тётя Лариса выбежала из дома и схватила меня на руки. Собака уже осознала, что натворила и скрылась в будке. Долго я ещё плакала, жалея себя. Потом ещё дольше, пока тётя Лариса обрабатывала мне рану зелёнкой и наматывала бинт вокруг бёдер. Зато в тот день я отхватила не одну кружку ягоды, а целый пакет. Тётя Лариса ни раз извинялась перед мамой и каждый день приносила по кружечке черники, пока сама уже не сварила из неё варенье.

Шрам со мной по сей день. Он похож на серп и, как ни странно, напоминает о хорошем.

Андрею шёл тогда шестой год, ну и мне по совместительству тоже, но история как раз не обо мне. Андрей у нас был вечным засланцем в магазин. Не то чтобы ему это сильно нравилось делать, просто не мог отказывать, когда просили.

– Андрюша, время десять, дома хлеба нет, сходи, сынок, сделай доброе дело, – просила мама всегда умоляющим голосом. Уговаривать долго обычно не приходилось.

– И жвачек возьми, – добавляла она для пущей мотивации.

Жвачка нужна была Андрею, мне и нашему двоюродному брату из Москвы – Вадиму, он гостил тогда у нас летом.

Андрей взял красную авоську, и его белобрысая пушистая шевелюра скрылась за калиткой.

В десять утра привозили хлеб и по обыкновению в магазине образовывалась очередь.

– Ой, можно я сперва обслужу мальчика, – сказала тётя Неля, и её красивая улыбка озарила сельский магазин.

Все в очереди обернулись и тоже улыбнулись, завидя пушистого мальчика. Широкой улыбкой ответил Андрей людям и прошёл к прилавку.

– Три булки хлеба и три жвачки, – произнёс он.

И в это, не совсем подходящее время, кто-то из очереди произнес:

– Какая у тебя красивая причёска!

– Да. Ты впрямь, как солнышко!

– Одуванчик! – подхватил ещё кто-то, и череда комплиментов посыпалась в адрес брата.

Кудрявые белоснежные волосы умиляли людей. Маленький мальчик-одуванчик сложил покупки в свою сетку и весь красный буквально выбежал из магазина, забыв сдачу.

Три булки хлеба тяжело неслись, но быстро; грела мысль, что дома он откроет сладкую жвачку, зажует её, а наклейку налепит на холодильник, пополнив коллекцию динозавров.

Но дома, достав из сетки хлеб, жвачка обнаружилась всего одна, остальные вывалились через дырки авоськи. Растерявшись от кучи комплиментов, он машинально кинул жвачки в неё, не подумав, что из авоськи «самое ценное» могло просто-напросто выпасть.

Все вместе мы шли по дороге и искали потерю. Очень переживали, что кто-то найдет её вперед нас. Жвачки лежали у магазина целые и невредимые.

Из авосек всегда что-то мелкое выпадало: спички, жвачки, леденцы и прочее, именно поэтому вскоре все заменили их пакетами. Купишь новёхонький пакет и ходишь с ним в магазин, пока он не сотрётся до дыр или ручки однажды не выдержат тяжести продуктов. Всегда было жаль старый пакет, к которому уже прикипел душой, а к новому потом долго приходилось привыкать, но и его ждала та же участь – отслужив свой срок, он отправлялся в растопленную печку, чёрным дымом вылетал в трубу, как и не было его вовсе, или же он наполнялся до отвала мусором и вывозился вместе с другим хламом на свалку.

Ничего теперь не выпадало, не исчезало и не терялось, но сдача в магазине время от времени всё равно забывалась, а за ней так лень было возвращаться, не то что за потерянной жвачкой.

Утро было солнечное, но по небу кое-где проплывали тяжёлые серо-грязные облака. Дело шло к дождю.

Папа отвёз нас с бабушкой и братом на пристань в Галанино. Паром ещё не приплыл с «той стороны», он даже ещё не пристал к противоположному берегу Енисея и у нас оказалась уйма свободного времени.

Бабушка повела нас в магазин, купила сандалии мне и брату и гостинец для момотовских родственников. А потом мы долго кидали камни в реку и разглядывали незнакомых людей, тоже ожидавших парома.

До этого паром мы никогда не видели. Мне казалось, это непременно будет белый красивый пароход, но к берегу пристал какой-то огромный грязный поддон, напоминающий плот. На него стали заезжать машины и мотоциклы, люди без транспорта заходили позже.

Никаких лавок там не было. В основном все люди сидели в своих машинах. Мы заняли место на палубе у перил.

Паром начал отчаливать от берега и со скрежетом железа об гравий медленно двинулся вперёд.

Непередаваемое чувство детского восторга помню я. Всё было таким новым, интересным. Енисей – глубокая река, по которой туда-сюда ходили гружёные баржи. Вода казалась чёрной и сразу вспомнилось море, его мы видели в четырехлетнем возрасте, а сейчас нам было по шесть.