Сергей Конюхов - Жизненная коллизия

Вот ведь зараза! Опять она со своей метлой. Разбудила, ведьма старая, и на самом интересном месте. А сколько же я спал? В этот раз я глубоко в сон погрузился, выспался. И публика вокруг изменилась. Мешочников не видно больше, теперь народ по домам разъезжается, деловые все с портфельчиками, дамочки с сумками продуктовыми. Стало быть, и мне надо домой возвращаться. Пора, пора опять на свою ветку ехать, на холодную.

Ну вот, этот вагон вроде бы посвободней, здесь наше место будет, извините-подвиньтесь. Сейчас станции отсчитаю в обратном порядке, чтобы свою не проехать.

И то сказать, денек сегодня неплохой получился, завтрак, обед, как обычно, да еще и пончики были, на десерт. Приеду, похвалюсь перед Петровичем, он человек с опытом, значит, и меня поймет. Подремать как следует не получилось. Но это не беда. Самая приятная дремота одолевает меня по вечерам, когда я, сытый, вытягиваюсь во весь свой рост в халупе у Петровича. Он часто слушает радио. Телевизора в его конурке нет, вот и приходится довольствоваться радиотрансляциями. Я люблю в такие вечера разлечься на коврике у теплой батареи и в полудреме слушать музыку, доносящуюся сквозь тихое потрескивание из динамиков старого приемника, или плавный бубнеж очередного агитатора за все хорошее против всего плохого. Именно из радио я узнал, что Крым – наш, Мартын Фуркад – свинья, а в Петропавловске-Камчатском всегда полночь.

А люди входят и выходят, каждый на своей станции, пенсионеры и студенты, военные и работяги, приезжие и коренные, дамочки постарше и дамочки помоложе, солидные мужчины и всякая рвань. Все спешат, пихаются, стараются присесть или хотя бы занять местечко получше. Всех я их вижу из своего укрытия, и не таким, не обычным зрением вижу, это-то само собой, всегда при мне. Я их внутренним, собачьим зрением вижу, насквозь, как рентген. Могу сразу сказать, кто куда едет и зачем. Испокон века люди стараются выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Придумали разные этикеты, правила поведения и другие способы, чтобы скрывать свои истинные намерения.

А ведь в основе каждого человеческого действия лежат простые, понятные и нам, собакам, инстинкты: поесть-попить вовремя, выспаться вволю и детишек наделать побольше. Ну, может, там еще у кого-то амбиции проявятся, но это редко бывает. Смотрю я на них, и вся их мотивация у меня как на ладони. Вот эти, например, студенточки с утра ничего не ели, потому как деньги экономят, оно и для фигуры неплохо бывает. А этот барыга только что из-за стола, отрыжка от него на весь вагон. Вон тот профессор к любовнице молодой едет, в нетерпении весь с ноги на ногу переступает. А эта дамочка только что любовью занималась. Какие флюиды сейчас от нее исходят, песня души! Теперь домой едет, к мужу, да он-то простак, ни о чем и не догадается, куда ему до этих флюидов. А эта молодая парочка, напротив меня, сидят, обнявшись, и друг с друга глаз не сводят. У этих места нет, чтобы любовью заняться, вот и маются по вагонам.

А ведь вот что интересно, и у министерских людей мотивация поступков такая же, как и у простых пассажиров метро. Взять, к примеру, те же командировки. Я когда еще в аппарате работал, знал десятки случаев, когда люди летали в командировки на Камчатку или на Сахалин исключительно для того, чтобы отведать тамошних крабов и прочие деликатесы или осмотреть долину гейзеров. А сколько чиновников летает в командировки, чтобы поохотиться на редкую краснокнижную дичь. Им несть числа, как говорил поэт.

Итак, возвращался я как-то из одной командировки. Это я уже на поезде ехал. Пьяненький ехал, размякший и простодушный. Подсела ко мне в купе старушка, благообразная такая, посмотрела на меня и присоветовала мне в церковь сходить, в грехах своих покаяться. Тогда-то я на нее и внимания не обратил, а уже потом, после очередного бурного рабочего дня, решил зайти в церковь-то. И так мне это дело понравилось, что стал я туда частенько заходить. Ох и чудил же я тогда, ох и грешил. Заходил в церковь пьяный, с бутылкой коньяка. Потихоньку предлагал всем присутствующим выпить со мной. Шарахались все от меня как черт от ладана, бывало, и выводили из храма за неподобающее поведение. Я и батюшкам предлагал, батюшки меня крестили, жалели, а некоторые из них даже деньги брали, не брезговали.

Тогда уже я ощущал в себе слом, чувствовал, что не подняться мне больше, не вернуться к обычной размеренной жизни. Чувствовал, что помру скоро от такой жизни. Вот тогда я и начал просить Бога, чтобы мне котом переродиться. А оно вона как получилось.

Так. Так. Так. Что-то весь народ к выходу потянулся. Ага. Приехали. Конечная станция, моя, значит. Здесь и нам выходить.

Господи! Как же здесь холодно и темно! За весь день ни одного солнечного лучика так и не увижу. На таком холоде вся моя сегодняшняя еда на обогрев организма уйдет, ничего про запас и не оставишь. Поскорее бы до нашего подвала добраться, там Петрович уже, наверное, каши наварил, Машка там, опять же, меня встретит, обнюхает – не пропаду. Вот и дырка знакомая в заборе. Теперь по улице мимо валютного ларька, а вот уже и знакомый пустырь засинел между домами.

Воздух холодный, морозный и звонкий, и цоканье моих когтей об асфальт слышно, наверное, далеко отсюда. Снега как не было, так и нет. Вокруг меня заброшенный, заросший бурьяном пустырь. Промерзшие комья глины и кусты, слегка присыпанные пургой, мешают мне, замедляют бег. Я бегу и ощущаю, как тепло, добытое мною в течение этого дня, постепенно покидает меня и заменяется злой декабрьской стужей. Колючая поземка сыплет мне навстречу, забивая мою морду, глаза и уши холодным снегом. Дорога постепенно сужается, теперь под моими лапами неровно уложенные бетонные плиты. А справа и слева бетонный забор с кое-где сохранившимися остатками колючей проволоки. Я знаю это место, я пробегал здесь десятки раз, и каждый раз меня охватывает чувство опасности и беспричинной жути, как будто вся злая сила земли сконцентрирована в этом заброшенном пустыре.

И еще. Высоко, прямо передо мной, ярко светит огромный прожектор, освещая всю эту ледяную пустыню, окружающую меня. Этот жуткий свет бьет мне прямо в глаза, и я бегу, не смея отвести взгляда от его обжигающих лучей.

Вот так и вся наша жизнь, как мой сегодняшний день, сплошная коллизия. Череда темных и серых полос, сменяющих друг друга, да свет в конце тоннеля, который при приближении оказывается лучом прожектора над колючей проволокой.

Ах! Когда же наконец будет солнышко!

Легкий шорох за стенкой заставил всех встрепенуться. Пушистая собака с оторванной лапой попыталась повернуть голову в сторону двери. В глубине приглушенно чихнул старый дождевик, из-за сырого климата у него была хроническая простуда, и иногда он не мог сдерживать кашель, как бы ни старался. И только красивая кукла оставалась абсолютно неподвижной – стоит ли отвлекаться на подобную ерунду.