Виктор Акатов - Пепел Чернобыля. Дневник ликвидатора. Роман в четырех частях

– Спасибо дорогая Елена Сергеевна! Вы чуткий и добрейший человек.

– В общем привозите своих в воскресенье. Не забудьте. А сами и так заходите, когда время будет.

– Обязательно зайду.

6.09.2005 г.

Обычно, после ужина, обитатели нашего этажа собирались в вестибюле пообщаться, посудачить, посмотреть телевизор. Если ничего интересного по телевизору не было, то беседовали, рассказывали друг другу о себе, о своих болячках, процедурах, родственниках, проблемах. С одной стороны, эти разговоры чересчур настраивали на больничный лад, а с другой, общение помогало.

Посиделки

В этот раз вместо новостей по всем каналам шли только передачи о каких-то выборах, кандидатах. Одни обещания. А что человек в жизни сделал, на что способен – об этом ни слова. Тошнота. Смотреть было нечего. Потому телевизор выключили, я собрался уходить, но подошла Татьяна.

– Добрый вечер! Что телевизор не смотрите?

– Только что выключили, – сказал я, – ничего интересного.

Напротив сидели двое и о чем-то тихо беседовали. Мужчина, Илья Кузьмич, среднего роста костлявый лет пятидесяти с легким пушком ещё не выпавших волос на голове, был весьма интересным собеседником, манерным и саркастичным. Сидевшая рядом с ним Екатерина Евдокимовна была старше его, далеко за шестьдесят. Как и у большинства женщин, которые проходят лечение на Каширке, голова у неё покрыта платком, скрывающим отсутствие волос.

В париках здесь ходить не разрешают. И правильно. Мне очень нравится смотреть на лица женщин, которые по этой причине ходят в платочках. Когда платок надевается на прическу, то это не всем идет, а порой, даже старит женщину. Платок на женской безволосой голове не обнажает недостатки лица, а наоборот, выделяет достоинства и делает черты лица нежными, милыми, приятными. На мой взгляд, может быть, непросвещенный и отсталый, женщина в платочке на голую голову выглядит женственнее, как Нефертити. Правда, мне не приходилось видеть лысую женщину без платка. Может быть, это бы мне и не понравилось.

Подъехал на инвалидной коляске Борис, высокий худой молодой человек с голым черепом. Его готовили к сложнейшей операции по пересадке костного мозга. Он уже прошел два цикла химиотерапии. Но не унывал, старался держаться беззаботно, весело, бодро. Я посмотрел на Бориса и подумал, а мужчин полная лысость делает мужественнее и интереснее. Не зря женщинам нравятся лысые мужчины.

– Господа, а почему ТиВи не смотрим? – спросил Борис.

– Ничего нет интересного, – сказала Татьяна. – Только что выключили. Одна политика.

– Не люблю политику. Все врут и красуются.

Подошла Ира, тоненькая, как тростиночка, девочка лет пятнадцати, бедное создание… Она редко улыбалась, лицо её всегда было строгим, сосредоточенным. Ира оглядела всех, посмотрела на телевизор и спросила:

– А почему телевизор не включаете?

– Ничего нет интересного, – сказала Татьяна.

– А почему бездельничаете? – спросила Ира.

Иногда казалось, что у неё совсем нет чувства юмора, не по годам серьезная девочка.

– Давайте поговорим о чем-нибудь, – предложила Ира.

– О чем, Ируха? – спросил Борис.

– Ну, не знаю. Пусть кто-нибудь что-то расскажет интересное. Только не книжное, а из жизни.

– Ну, это не по моей части, – сказал Борис. – Молод, зелен. Ничего со мной ещё не происходило.

– И мне тоже нечего рассказывать, – сказала в свою очередь Татьяна. – А что есть, то неинтересно – одни слезы.

– Пусть старики что-нибудь расскажут, – предложил Борис. – Наверно Ленина видели, с Буденным воевали или фашистского языка брали.

– Борис, какую ты чушь несешь, – возмутилась Татьяна. – Их тогда на свете не было или маленькие были..

Илья Кузьмич спросил:

– Борис, а когда ты сказал: «С Буденным воевали», кого имел ввиду, красных или белых?

– Ну конечно красных, кого же ещё?

– Понимаешь, Боря, с Буденным воевали белые против красных. Но с Буденным воевали и красные против белых. Все с Буденным воевали. Одни с ним вместе, другие с ним, но против него. Ньюансик, уважаемый, Борис, а разница огромная.

– Ну, вот вы и расскажите нам что-нибудь, о Буденном…

– Не могу, голубчик. Плохой я рассказчик. А потом, что мне рассказывать? Про дебет- кредит? Я же бухгалтер. Что у нас может быть интересного?

– А финансовые аферы, кражи, нападения? Потом менты, погоня, суд, тюрьма – продолжал подтрунивать Борис.

– Ты что? Акстись! Никогда, ничего такого. Боже упаси!

– А вы? – Борис обратился к Екатерине Евдокимовне. – Расскажите, как руководили цехом, выполняли планы.

– Ну, Боря, ты и шутник, – засмеялась Екатерина Евдокимовна. – Какой я начальник. В колхозе тридцать лет ишачила агрономом. Потом сын в город забрал помогать внуков воспитывать. Теперь могла бы правнучку нянчить, а приходится здесь лежать. Вот и весь сказ.

– Видишь, Ирка, какие у нас рассказчики. Давай станем на колени, будем Петра Валентиновича просить. Он у нас последний остался. Все уже всё рассказали. А Петр Валентинович всё время всегда молчит и молчит. Вот он нам поведает, как за станком стоял, деталь важную точил. Или как в Афгане с духами воевал, то есть с ними или против них. Может расскажет, как в космос летал… Вот так, Ируха-горюха, и наговорились.

– Борис, а ты зря так, – сказала Татьяна. – Петр Валентинович может многое рассказать, если захочет. Он начинал на заводе и действительно работал на космодроме. А ещё Петр Валентинович в Чернобыле спасателем был почти с самого начала. А это не менее страшно, чем в Афгане.

– Снимаю шляпу, Петр Валентинович, – галантно раскланялся Борис, как можно это сделать в инвалидной коляске. – С нетерпением слушаем-с.

– Ну, Татьяна, вы мне такую рекламу соорудили, выше Останкинской башни. Не знаю, право, о чем рассказывать, в космос не летал, да и рассказчик я тоже никудышный.

Таня тихо попросила:

– Петр Валентинович, расскажите, пожалуйста, о Припяти, о том, что было после аварии.

– Вы же говорили, что не хотите слышать о Чернобыле.

– Не хотела. Но вы мне рану растеребили. Теперь хочется всё-таки узнать, что было там после нашего отъезда.

– После какого вашего отъезда? – спросил Борис. – Вы что тоже были в Чернобыле?

– И родилась, и выросла, – ответила Татьяна. – И дожила там до чернобыльской трагедии. Мы всей семьёй в тот же день уехали, а по сути бежали. Теперь хочу знать, что было после.

Братья меньшие

Значит я Татьене растеребил рану? А мне мою рану растеребил Николай. Сколько лет я убегал от этой темы, от разговоров о Чернобыле. А оказывается убежать не получается.