Алексей Черемисин - Переполох в казарме

Спустя какое-то время на плац, перед подразделениями полка, вышел какой-то кряжистый мужик в американской форме и очках-авиаторах, который, заложив руки за спину, начал расхаживать перед коробками, словно гордый и напыщенный, самоуверенный петух.

Лицо его имело крайне неприятные и грубые черты, массивный кривой нос был испещрен какими-то оспинами, а над губами мужика топорщились густые и пышные рыжие усы. Внимательным взглядом он окидывал и солдат, и офицеров, и было очевидно, что это какой-то большой в данном полку и явно припизднутый на всю голову начальник.

– Это кто? – тихим шепотом спросил доктор Секс у Чики.

– Второе лицо после генерала, начальник штаба полка, гвардии полковник Кузнецов. Среди солдат и офицеров известен также как Кузя Говно, а уважаемые люди в криминале как «Половник Говна» о нем в малявах отзываются.

– О! Тезка, что ли? – удивился Кузя-новобранец.

– Не вздумай никогда только ему об этом сказать! – предостерег парня Чика. – Он люто терпеть не может свое погоняло, а до нашего полка так вовсе служил где-то вертухаем в тюрьме. Он очень страшный человек, ибо все свои повадки с зоны Кузя так и оставил при себе до сих пор. Очень любит устраивать внезапные шмоны, особенно на предмет наличия нарушений формы одежды или телефонов в карманах. Если обнаружит у кого носки вместо портянок – то заставляет их на месте жрать! А для шмона телефонов ставит ведерко с водой перед ротой, и топит там все обнаруженные, гандон ебаный, наши мобилки!

– И че? – спросил Секс. – Куда телефон-то прятать от него?

– В воровской карман, братан! Говно в него пока не лазал еще вроде! – посоветовал Сексу скромно ефрейтор.

– А это как? – не понял, что глаголет Чика, врач.

– В жопу суй мобилу, значит! Так будет надежно! Можно, конечно, попробовать в трусы спрятать, но если вдруг мобила выпадет и Говно запалит – пизда, братишка! Таких солдат он называет хитрожопыми и мобилу будет в зад толкать уже лично, причем грубейшим образом, с помощью берцевого пинка! Это не очень круто, уж поверь на слово! – держась руками за гузло, задумчиво промолвил Чика.

– Жесть! – поежился Джафар, немного оробев до дрожи под тяжелым взором тюремного бывшего надзирателя и возблагодарил ад за то, что он до сих пор еще за постоянные убийства с изуверствами не сел в тюрьму.

– Ах вы суки! Олени ебаные! – заорал начальник штаба, обращаясь, видно, к собравшимся подчиненным. – Дьяволята сраные! А ну-ка, признавайтесь, кто написал у меня в подъезде «Кузя Говно, лох, „П“» и многоточие?! Выйти из строя!

Естественно, что дураков в строю не нашлось.

– Вот козлы рогатые! Ссыкуны трусливые! Только и можете, что проебываться да не делать больше нихуя! Опять по самоволкам бегаете, твари! Кто вот вчера со всех ног от меня от забора съебался, как лось копыт не жалея? Тоже никто?

– Так точно! – хором грянул полк.

– Что так точно? – налились мгновенно кровью шары у полковника.

– Никак нет! – тут же исправились военные.

– Да заебали вы, макаки лысые! Через заборы сигаете, как чушки конченные! Да мне б на зону вас – так каждого бы с автомата, с вышки поотстреливал! Ох, и дождетесь все, как натяну колючку, да как пущу по ней под тыщу вольт! Да и задергаетесь вы на заборе потом, как эпилептики! Я научу вас, тварей, как дисциплину в армии любить!

И с дикой ярости начальник штаба начал топать ногами по асфальту и смачно плюнул на герб вооруженных сил на трибуне. Потом, увидев нечто в стороне, Говно повернулся лицом к коробкам и заорал:

– Полк, равняйсь, смирно! Равнение на-право!

По этой команде военнослужащие вытянулись в струнку, гордо вскинули подбородки и повернули их вправо, и только командиры рот, в дополнение ко всему, приложили дружно руку к голове. Начальник штаба тоже взял под козырек, повернулся налево и под грянувшую музыку оркестра зашагал тяжелым строевым по плацу.

Музыка показалась новобранцам странно знакомой, и вскоре до Джафара до первого дошло, что именно играли сейчас на построении полупьяные полковые музыканты.

– Мать его! Марсельеза! – удивился дипломат.

– Какого хуя? – поддакнул ему ничуть не меньше удивившийся прокурор Николай.

– Так генерал же идет! – прошептал Чика, усердно тараща фары на правый конец плаца, как страдающий запором пучеглазый бес.

Действительно, вскоре в поле зрения солдат показался усердно чеканящий шаг Говненко, в том самом прикиде, в котором видели его солдаты накануне.

Белоснежные лосины едва не рвались на жопе, когда генерал чуть не по грудь задирал свои ноги, треуголка была сурово напялена по самы брови, а приложенную к башке руку обтягивала плотная замшевая перчатка.

– Ебать, откуда он взял такие лосины? – удивился Кузя.

– Да кальсоны это солдатские! – прошептал Чика. – Дырку на жопе заштопал и ходит теперь, как еблан пробитый!

– А зачем он жопу штопал? И почему пробитый? – спросил с интересом Джафар. – Его что, кто-то жахнул, что ли?

– На кальсонах дырка, придурок! – прошипел Пахан, и дипломат испуганно заткнулся.

Когда Говно и Говненко поравнялись за два шага друг от друга, музыка прекратилась, и полковник доложил:

– Товарищ генерал-лейтенант! Личный состав полка для развода построен! Начальник штаба полка, полковник Говно, то есть, тьфу, бля, прошу прощения, Кузнецов!

Завершив доклад, начальник штаба сделал финт ногами в сторону, а генерал молча пошагал дальше под вновь грянувшую музыку оркестра. Полковник направился вслед за ним, на расстоянии четырех шагов от Говнено.

Дойдя до середины плаца и встав перед трибуной, Говненко и Говно повернулись лицом к полку, музыка заглохла, и генерал хорошо поставленным голосом прокричал:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант! – хором грянули дружно подразделения.

– Вы все говно! – обозначил следом свою позицию генерал.

– Мы все говно! – согласились военные.

– Говно должно отвечать громче!

– МЫ! ГОВНО! – заорал весь полк, да так, что птицы в небе обделались со страху, сиранув случайно сверху прямо на генеральские золотые погоны.

Сняв перчатку и потрогав жидкие птичьи фекалии, Говненко скривился, сплюнул и скомандовал:

– Вольно!

– Вольно! – повторил команду полковник и вслед за генералом поднялся на трибуну.

– Да как же вы меня все заебали! – начал толкать речи с трибуны Говненко. – Как дети малые, ей-богу! Вас все ебешь-ебешь, да так, что хуй уж даже не стоит, а вам, скотам, как будто все словно похую! Ну разве ж можно так вести себя, товарищи засранцы, а?

– Никак нет! – ответил генералу полк.

– Вот-вот, и я о том! Живете тут и в хуй не дуете, да мне еще за счет государства мозги ебете! О, где только ты сейчас, моя любимая, благословенная небом Франция! Утопающий в цветах Версаль, дамские кружева и духи, круассаны, вино, шерше ля фам, и негры в будуаре… Впрочем, что это я. Вас, пидаров, разве ж можно здесь одних оставить? Весь полк ведь разнесете сразу же к хуям собачьим. Особенно прапорщики, домой, в хозяйство. Иду вчера, смотрю – Кузьмич хуячит! Тележку, бля, с говном волочит!