Максим Городничев - Город на крови

Родион своего места если не знал, то догадывался, когда мимо лениво проехал членовоз, из теней пассажирского окна его осмотрели как товар, разве что бирку не повесили. Но классовой ненависти это почему-то не вызывало, лейтенант вышагивал по Старой Басманной к остановке и глядел на мир свысока.

Асфальт сверкает глянцевым ледком, от него вниз тянется еще один, перевернутый город. Родион идет по грани между настоящим и бутафорским мирами. Полнеба закрыто тучами, но на востоке чисто, дрожащее с бодуна солнце тяжело ползет по синей тверди, вскарабкиваясь над панельным городом, взбираясь по домам, как по расщелинам в скалах.

Людей на улице довольно много, еще не успели попрятаться по офисам, поэтому спешат. Только бомжам все до фени. Местная достопримечательность Витторий, затянутый в горчичный с красными полосами свитер, как у Фредди Крюгера, не изменяет утренней традиции. Сидит на лавке, пыхтит папиросой, в глазах похмельная скорбь. Когда Родион идет мимо, он раздвигает губы, из пересохшего горла выползает что-то сиплое. Сказать не получается, бомж пытается прочистить гортань, словно она изнутри поросла ржавчиной. Родион улыбается, не останавливаясь. Витторий разочарованно машет рукой, достает из-под воротника поллитровую «Жигули», откупоривает запотевшую бутылку, с трудом подцепив крышку зажигалкой. От натуги бродяга напоминает фэнтезийного персонажа, разрывающего пасть чудовищу. Жестянка летит вниз и катится по асфальту. Кадык бомжа дергается, янтарная медь в запрокинутой бутылке убывает на добрую половину, когда Родион успевает отвести взгляд.

Жуть, да и вообще, все вокруг выглядит взъерошенно. Даже машины, стоящие в пробке, похожи на немытых котов, которых кто-то дразнил или пугал. Проходя кофейню, Родион разглядывает обклеенные как попало стены. Рекламные плакаты, целые и наполовину оторванные, свежие и помутневшие от времени. Запустение читается во всем этом, грязно, и воздух какой-то… Лет через двадцать может и вдарит ностальгия, а пока неуютно.

Небо быстро заволокло серой пеленой. Та сменилась тучами, а тучи превратились в огромную угольно-черную глыбу, широкую и тяжелую, как Карпаты. Взвился ветер, начал сдувать с земли одинокие снежинки. Не врал усатый, уже накрывает. Верно говорят: мы лжем тому, кого любим. Останкино живых ненавидит. Сперва ветер толкал в спину, настойчиво призывая ускориться, потом свистел то справа, то слева, а под конец злорадно набросился спереди.

Резко похолодало, ветер больно злой, щеки ожгло. При каждом вдохе в ноздри забивалась ледяная махорка. Бывает и январь теплый, а ноябрь он такой ноябрь.

К остановке подкатил неспешный автобус, в этот момент за тучей вспыхнуло солнце. Столб дыма за автобусом в лучах восхода окрасился бензиновой радугой, как павлиний хвост, над асфальтом разлился удушливый запах отработанного топлива.

Родион сложил свое туловище в железный кэб, потер озябшие руки. Внутри полно людей, едущих молча. Лица постные, да, все любят утро. Снег начал искрить под яркими лучами, аж глаза режет, будто каждая снежинка – солнце в миниатюре. Родион морщился, смежал веки.

Автобус простоял в пробке минут двадцать, и вчерашний студент попал в отдел с опозданием. Он вбежал на КПП, оказавшись перед скособоченной П-образной стойкой. За ней, стиснув в ладони телефонную трубку, сидела женщина бальзаковских лет. Вторая, стройная и молодая, в юбке выше колена, стояла перед регистратурой и демонстрировала свои затянутые в черный капрон ноги.

– Да, Андрей Михайлович, вы как всегда правы, – томно произнесла женщина, касаясь губами микрофона. Все ее естество излучало искренний интерес. Еще секунда – и лицо тетки скукожилось, как елдак на морозе.

– Здрасьте, – Родион откашлялся смущенно. Телефонистка его не интересовала, а вот ее собеседница… Красотуля, еще и в погонах… бередит воображение! Его жена может будущая.

Девушка воззрилась на гостя через плечо и улыбнулась, невинное кукольное личико без единой мысли любого приведет в восторг.

– Думаю, пора вешать трубку, – сказала она регистраторше, разглядывая лейтенанта.

Женщина в кресле, еще сильнее стиснув трубку телефона, будто ждала, что аппарат сейчас украдут, спросила у Родиона:

– Что вам угодно?

– К Олегу Семенычу Озерову. Меня ждут, – добавил зачем-то.

– Паспорт давайте.

Родион протянул документ, тетка срисовала данные. Девушка вернула взгляд на место, но лейтенант почуял аромат ее духов, и сердце забилось чаще. Он представил, как в одиночку борется со всей городской шушерой, и милаха в восторге падает в его объятия.

– Третий этаж, налево. Там подписано.

А потом они женятся, заводят пару карапузов. Она конечно же берет воспитание на себя, а он продолжает ловить преступников, и город склоняется к его ногам.

– Молодой человек! – тетка строго лупит зенки на него из-под набрякших бровей, продолжая нянчить телефонную трубку. – Не спим!

Ага, Готем, блин. И помечтать не дадут.

– Спасибо, – буркнул он под нос, забирая документ.

Холл на первом этаже оказался небольшим и прохладным. Справа и слева тянулись двери с разнообразными табличками, впереди – широкая лестница на второй этаж, покрытая вытертой красной дорожкой. Отыскав на стене доску объявлений, Родион почитал вывешенные на ней бумаги: розыск, реклама, номера горячей линии. Помявшись для порядка, он пошел в указанном направлении, не зная, огорчаться ему или радоваться. Ладно, знакомство можно отложить. Сейчас в программе другая встреча.

Третий этаж пересекал коридор, в одном его конце располагалось запертое служебное помещение, в другом, по левую руку, – несколько кабинетов. На первом же медная табличка гласила «Озеров С. С.».

Родион постучал три раза по тяжелой двери, в костяшках неприятно заныло. Ответа не последовало, он потянул за ручку и открыл дверь.

– Разрешите? – Рябинин вошел.

Дверь причмокнула у него за спиной, Родиону показалось, что его заперло в кабинете, будто путь назад отрезало. Внутри полумрак. Уютный уголок, даже кожаный диван есть.

За большим дубовым столом сидел немолодой, слегка обрюзгший и какой-то помятый мужик с лычками полковника. Напротив стола жестикулировал капитан с кожаной папкой под мышкой. Когда Родион вошел, оба застыли, уставившись на незнакомца.

– Разрешите войти, – на всякий случай повторил вчерашний студент. – Рябинин, новый сотрудник в убойный отдел. К вам прислали.

Полковник кивнул. Тяжелые губы сомкнулись в ровную линию, изображая улыбку.

– Ну входи, присаживайся, – Семеныч указал на диван. – Как раз о тебе с Маратом говорили. Скверные дела у нас творятся, помощь лишней не будет. Ты тоже присаживайся, Марик, в ногах правды нет.