Владимир Ситников - Три сестры и Васька

При прощании задымила своей беломориной Фетинья и, прослезившись, сунула матери завёрнутую в платок пачку денег.

– Это девкам на обновы. Красивые они у тебя, в бабку Марию да и в тебя, – и чмокнула в лоб Жанку и Ваську. – Не благодари, не благодари. Куды мне эти бумаги. – Бумагами в презрением она называла деньги. – Всё равно Лёнька выпросит и пропьёт.

Значит, был ещё какой-то родственник, видимо, двоюродный брат матери, которому помогала тётка то ли жить, то ли пить.

И всё равно не понравилась Ваське деревня Гребёнки, и о тётке Фетинье осталось впечатление как о какой-то колдунье вроде Бабы Яги, хотя она, наверное, была доброй Бабой Ягой, раз столько всего надарила.

И в Коромысловщине после Зачернушки не нравилось Ваське. Видно потому, что старшие сёстры не признавали её, шалобанами по лбу потчевали за то, что из любопытства рылась в их нарядах, брала без спросу карандаши и краски. Не хотели и слышать о том, чтобы взять её с собой, когда отправлялись к Дому культуры или на тусовку около магазина.

– Мала ещё. Иди домой, малявка, – приказывала дебелая и решительная Татьяна.

– С вами хочу, – упиралась Васька и шла поодаль от сестёр, но шла назло им. Как бабушка Луша-то говорила: «Хоть сзаде, то в том же стаде».

А потом надолго отвадили Ваську от походов в ДК. Купил отец машинку для стрижки. Мать, чтоб не ездить Ивану в Орлец, сама подстригала его. И вот однажды загниголовая озорница Жанка, пощёлкивая машинкой, предложила Ваське:

– Дай-ка твои патлы подравняю, тогда в Дом культуры возьмём.

Васька, конечно, согласилась, чтоб сестра подравняла волосы. Кому не хочется быть красивой?! А та врезалась в волосяной Васькин густерик прямо со лба. Увидев в зеркало безволосую белую полосу, поняла Васька, что обезобразила её голову Жанка, и заревела, колотя Жанку по спине кулаками.

Заглянул отец и, увидев, что сотворила Жанна с его любимицей, выматерился и, прогнав Жанку, остриг наголо плачущую Ваську. Стриженая под ноль Васька, повязавшись платком, убежала к своей спасительнице и утешительнице бабушке Луше в Зачернушку.

– Дак пошто жо так-то она, – всплеснула руками баба Луша. – Ты уж не реви. Вырастут волосы-то за лето-то и ещё гуще станут. Косу заплетём.

Всё лето бегала по Зачернушке стриженая под парня Васька, ожидая, когда вырастут волосы. И выросли ведь и про обиду забылось.

А в Коромысловщине был ещё один страдалец – белобрысый Васькин одногодок Федька Кочергин, мучившийся от золотухи. Ему приходилось ещё хуже. Башка в коростах, и заставляли его пить рыбий жир со столовой ложки. А кто его любит, рыбий-то жир?

Самым памятным и радостным событием в школьной Жанкиной жизни был, пожалуй, первый звонок после первого класса, когда её самую приглядную и нарядную взвалил на плечо десятиклассник Фалалеев и нёс через школьный двор, а она сидела на его плече, трясла колокольцом и улыбалась. Было это событие зафиксировано фотокором районной газеты, мать хранила всё время эту вырезку, уверенная, что станет Жанка отличницей, но почему-то отличницей стать не удавалось. А вот двойки то и дело залетали и в тетради, и в дневник.

Сама жизнь Жанну наказала за её вредность. Не нравилось ей, что в дневнике выставляла учительница двойки. И вот приспособилась она вырезать из старого дневника хорошие оценки и заклеивать ими двойки. Когда Анфиса Семёновна застала Жанну за этим занятием, то натеребила за волосы – долгий кыштым, настегала сырым полотенцем и пригрозила, что отцу расскажет. Присмирела Жанка.

Долго ещё Ваську обижало то, что её за настоящего человека сёстры не признают. Ходила она осенью и зимой в каком-то сером кроличьем малахае, вечно сползающем на глаза. Когда новый был, старшая Татьяна носила его, а потом на Жанку нахлобучили, но та его забросила на шкаф и вот надели на Ваську. Ещё ненавидела она облезлую серо-буро-малиновую подшитую синтетическую шубу, которую подарила горожанка Инна Феликсовна. В ней Васька казалась сама себе старухой. А как хотелось пройтись в новом просторном пальто, какое купили Татьяне. Ей казалось, что такая замухрышистая она будет жить бесцветно и серо и вообще замшеет, «зачичеревеет», как говаривала бабушка Луша.

Зато авторитет Васьки признавали все недоростыши с её шевелёвской улицы, когда наступала соблазнительная пора лазанья по чужим огородам и садам. Быстрее и ловчее всех она перелезала через изгородь, чтоб забраться на яблоню у почтарки Августы и, затаившись, нарвать твёрдых зеленцов. А потом крупнущий крыжовник-финик поспевал у соседа фельдшера Серафима Федосовича. И хотя обещал тот насовать ворам под рубаху крапивы, пробиралась, терпя колючки. Приносила Васька эти крупнущие ягоды и угощала подружек и сестёр. А фельдшер на догадывался, что лазит в сад девка.

Анфиса Семёновна радовалась, что дочки растут не косорукие. Всё умеют делать. Старшая Татьяна любит шить и вязать, с детства за модой следит. Жанна – прирождённый повар, Cветка – материна помощница: солить, варить, сушить на зиму умеет. И только Василиса своенравная, в отца. Несговорчивая, поперечная. Вроде слушает, а не слушается. Всё норовит делать по-своему. Отцу на неё не пожалуешься. Он в ответ одно повторяет:

– Взвод, смирно! Слушай мою команду: Ваську мою не обижать!

Чистюлю Светку, носившую длинные ухоженные косы с бантами, сёстры называли копушей. Она всё делала медленно, придирчиво оглядывала каждую ягоду, прежде чем отправить в рот. Когда всей семьёй ходили за грибами, Анфиса Семёновна распоряжалась первые редкие грибы сдавать Светке на проверку.

– Она у нас будет контролёр, – говорила мать. Светка разглядит и ножку, и шляпку у гриба и найдёт червоточину, скривит губки: не годится. Татьяна стремилась подавить своим авторитетом, доказать, что её гриб хороший, но Светка стояла на своём: червивый и резала пополам.

– Такой гриб испортила, – сердилась Татьяна.

– Особист, – с пренебрежением говорил о Светке отец. Жанна старалась выспорить и доказать, что её красноголовичек был красавчик и зря его так обкарнала Светка.

Мыть посуду для засолки и варенья, подбирать специи поручала мать тоже Светке, и та гордилась этим. И были Светке ненавистны веснушки на её собственном носу. Она бы и их выскребла, если была такая возможность. Тайком мазала нос и щёки каким-то кремом, который будто бы выводит веснушки, и переживала, что не помогают примочки и припарки да и хвалёный крем.

– Рыжу конопатую по заднице лопатою, – орала Жанка, а Васька подпевала ей. Доводили Светку до слёз.

– Да ну их, – утешала мать любимицу. – Ты красивая. Они завидуют тебе. Но самой красивой была, пожалуй, смугляночка Жанна. А Васька – недоросток пока ещё в счёт не шла, но уже волновалась, заглядывая в зеркало.