Владимир Ситников - Три сестры и Васька

Как-то по дороге из Коромысловщины в Зачернушку в морозище ознобила нос. Вместо аккуратненькой пипочки выросла коростяная блямба. Васька прострадала все каникулы: неужели такой носище останется у неё на всю жизнь? Но короста сошла, и носик по-прежнему аккуратненький сделался. Видно, потому, что бабушка Луша гусиным жиром мазала его.

Не очень приятные, казавшиеся стыдными дела старались старшие сёстры свалить на Ваську.

– Ты у нас как парень, тебе это больше подходит, – вразумляла Татьяна. Она умела доказательно убеждать..

Жанка и Cветка поддакивали:

– Конечно, конечно. Кому как не тебе…

Молоко, привезённое отцом на тракторе из Зачернушки от бабы Луши, надо было разносить по Коромысловщине. Татьяна на правах старшей от этого освобождалась. Ей уже шестнадцать. Мальчики заглядываются на неё. Как она со скрипучей старой детской коляской на улице появится. Стыдно. И Жанка разве согласится?! Она тоже заневестилась. Ну а Света – материна неженка. Ей поручала мать ягоды отбирать для варенья.

Когда из-за школы перебралась Васька в Коромысловщину, на неё и свалили мать и сёстры эту обязанность. Возила Васька в старой детской коляске вместо младенцев пластиковые полуторалитровые и обычные трёхлитровые банки с молоком по известным адресам: молодой агрономше Галине Аркадьевне Бушмелевой – через день, клубарю Зое Игнатьевне – каждый день, а городской пенсионерке Инне Феликсовне Куклиной иногда по две банки, потому что летом наезжали в её дом внуки и дети. Инна Феликсовна, прикрывая бигуди капроновой модной шляпой, встречая Ваську, затевала долгий и нудный разговор:

– Как тебя, девочка, зовут? Сколько лет?

Василисе не нравились эти дотошные расспросы.

– Аграфеной меня зовут, – отвечала она.

– Откуда такое ветхозаветное имя? – удивилась Инна Феликсовна. Глаза у неё под диоптрийными очками становились ещё больше и недоумённее.

– Староверы мы, – отвечала смиренно Василиса.

– Что ты говоришь? Надо же. Ну-ка расскажи, ну-ка расскажи. А какой сегодня праздник? Народ в церковь идёт.

– Алексеев день. Алёшка рыбный головёшку сунул в сумёт – вот и оттаяло, получился Алексеев день, – отвечала небрежно Васька. – Юг веет и старого греет.

– А почему Алексей рыбный?

– Лёд на реке отмяк. Мужикам намёк – рыбу пора ловить. У меня папка на рыбалку ушёл, мамка растягаи будет делать.

– Значит, вы староверы? – уточняла Инна Феликсовна.

– Эдак, эдак, – согласливо кивала головой Васька.

Мать, узнав, что Васька выдала их семью за староверов, долго на дочь сердилась:

– Глупая дура. Чего городишь?

Васька по-бабушкиному отвечала:

– С твоё поживу, дак, может, поумнею.

– Вот и возьми её за три копейки, – разводила мать руками.

– Ничего страшного. Шутка жизнь продлевает, – заступался отец за Васька.

– Опять выпил? – подозрительно приглядывалась к мужу Анфиса Семёновна, – вижу по глазам.

– А ты опять хорошо поела – вижу по бокам, – не затруднялся в ответе Иван.

– Вот и поговори с тобой, – обезоруженно взмахивала руками Анфиса Семёновна. – Что-то с девкой надо делать. Приструни её, чтоб не болтала лишнего.

– Переделывать, значит, предлагаешь? И как? Обратно что ли запихивать? Согласна?

– Ну тебя к лешему, – окончательно выходила из себя Анфиса Семёновна.

– Туда и пошёл, – беспечно отвечал Иван, но всё-таки спросил Ваську, к чему она придумывает небылицы про староверческую семью.

– А мне забавно, что люди верят всякому вранью, – отвечала та.

– Ну ты уж больше не выдумывай ничего.

– А сам-то выдумываешь, – не соглашалась Васька.

Отец задумчиво теребил русые усы:

– Бывает, придумываю.

Иван Чудинов по натуре своей был человеком неунывным. И людей старался бодрить. По утрам дочек наставлял:

– Проснулись и сразу внушайте себе: всё лучшее впереди. Тогда и вправду будет всё хорошо.

Любимая песня у него была про авиаторов: «Всё выше, и выше, и выше!» А к припеву этому добавлял: «Нас не на помойке пальцем делали».

Идя по Коромысловщине, не мог Иван не дать совета соседям или не разыграть кого-нибудь из механизаторов. К примеру, того же Демида Кочергина или Рудика Ярофеева.

– Пить вредно, – провозглашал фельдшер Серафим Федосович Ивонин. – Даже перед обедом пятьдесят грамм вредно.

– Правильно, – вроде поддерживал Иван фельдшера. – Пить пятьдесят грамм перед обедом не только вредно, но и мало.

– Да ты что? – недоумевал фельдшер. – Вредно!

– Тебе, конечно, вредно, – убеждённо добавлял Иван, – а мне мало.

– Капуста почто-то никак не вяжется, – сокрушалась дебелая крутобокая почтарка Августа. Прошлый раз, задержав взгляд на мощной фигуре почтарки, Иван ей сказанул, что каждой женщине в соку требуется соковыжималка. Не нужна ли она ей?

– Тьфу на тебя, – окрысилась тогда Августа. – Непаханное боронишь.

Ну а тут про капусту разговор, как обойтись без совета? По словам почтарки, вроде все способы задобрить капусту она применила: навозной жижей поливала, от слизней табачной пылью посыпала, а не завёртывается капустка, будто петух опел.

– Ну а как ты её садила-то, Августа Михайловна? – покрутив ус, сосредоточенно нахмурив лоб, сочувственно спросил Иван.

– Как? Обыкновенно. Рассаду нарастила, земельку вспушила, перегною положила и ткнула. И не говори, всё по-хорошему изладила.

– Ткнула и всё? – ужаснулся Иван. – Да разве так капусту-то садят?

– А как? – озадачилась Августа и, навалившись увесистым торсом на калитку, приготовилась слушать.

– А вот как. Надо после посадки-то попу заголить и каждой капустине показать с приговором: расти-вырастай круглая да тугая, как заднюха моя. А ты ткнула и всё. Разве так…

Августа, приготовившаяся к дельному совету, сначала открыла от изумления рот, а потом разрядилась руганью:

– Тьфу на тебя. Озор ты, Иван, и хулиган. Чистый хулиган.

– Нет, правда, правда. – не сдавался Иван. – У меня Анфиса всегда эдак делает. И капуста – ого-го. А вроде не такая Анфиса у меня габаритистая, как ты. А у тебя-то вон сколько всего.

– Ой, безобразник. Ой, хулиган, – застонала почтарка, уходя в глубину одворицы.

– Ну вот я с ней с добром, а она на меня с колом, – делая вид, что не только расстроен, но и крайне разобижен на неблагодарную Августу, разводил руками Иван.

– Учти, Августа Михайловна, одна минута смеха продлевает жизнь на целые сутки, – кричал он вдогонку. – Учёный по телевизору сказал.

Однако Августа слушать не стала. Но отойдя, поостыла и вроде даже задумалась: а, поди, вправду промашку она допустила, не показав капустным саженцам своё достояние.

Иван тем временем встретил фельдшера Серафима Федосовича Ивонина. Серафим Федосович чистенький, плешивенький, голова поблёскивает как облупленное яичко. У того тоже огородная незадача. Огурцы никак не идут в рост. Цвету много, а зародышей нету. Пустоцвет замучил.