Григорий Родственников - Желтый глаз Тихеи

Её звали Вика. Сейчас, вспоминая угловатую курносую девчонку из параллельного класса, я понимаю, что в ней не было ничего особенного. Девочка как девочка, нисколько не лучше сверстниц. Но я безумно, страстно и отчаянно втюрился в нее. А может, причина в том, что Вика ответила мне на поцелуй. Я никогда раньше не целовался и даже не представлял, какое это восхитительное чувство, ощущать тепло губ любимого человека. Я летал по небу от счастья, ходил на голове и готов был подарить ей весь мир. В моей душе одновременно пылало пламя и росли цветы, звучали победные марши и плыли звуки танго. Я умирал и воскресал, плакал и смеялся.

Мы шли по аллее обнявшись, и я шептал ей на ушко смешные глупости. И тут, словно злой рок, словно гром в ясный день, словно айсберг на пути обречённого Титаника, из кустов неожиданно вылез Рыло.

На лице негодяя была написана притворная озабоченность:

– Извини, Вика, вопрос жизни и смерти. Мне срочно с Саней перетереть надо, – он цепко ухватил меня за руку и потащил в кусты, приговаривая: – Позарез нужна твоя помощь…

И лишь оказавшись со мной наедине, Рылеев сбросил маску доброжелательности:

– Слышь, изделие, – зашептал он с угрозой, – быстро свалил отсюда! Тёлка не для тебя. Ещё раз с ней увижу – порву!

– Ты не имеешь права, – ошарашенно пробормотал я. – Ты… ты…

– Чего? – зло оскалился он. – Не понял, что ли, баклан?!

Его кулак, прочертив короткую кривую, врезался мне в челюсть. Голова моя дёрнулась, а в глазах потемнело. Я не упал, лишь пошатнулся. А Володька сплюнул мне под ноги и проговорил:

– Скажи спасибо, что я сегодня добрый. В следующий раз – убью!

С этими словами он скрылся в кустах. До меня долетели слова Вики:

– А где Саша?

– Да он домой пошёл. Он же к олимпиаде по литературе готовится, – беззаботно соврал Рыло.

Я стоял, словно истукан, и чувствовал, как в висках пульсирует сердце. Громко, аритмично и больно… Потом на негнущихся ногах выбрался на дорогу и посмотрел, как они удаляются прочь, моя девушка и этот бандит.

Но лучше бы не смотрел. Прежде чем они свернули с аллеи, я увидел, как рука Рылеева скользнула по спине Вики и замерла на её ягодице. Вот сейчас она даст негодяю пощёчину, оттолкнёт. Но ничего этого не произошло. Я услышал лишь её смех, хрустально-звенящий…

В тот день я думал о самоубийстве. В самом деле, кому нужен такой слизняк? Никчемная половая тряпка. Он прав, я изделие номер два, дырявый бесполезный презерватив. Ничтожество и слюнтяй. Сброситься с балкона или перерезать вены? Прыгнуть с моста, привязав на шею связку кирпичей?

У тебя на глазах увели любимую девушку, а ты стоял и смотрел. Ты обделался от страха? Нет. Тогда почему не порвал подлецу горло? Ты видел летящий в лицо кулак, но не уклонился. Ты же боксёр, и такие удары для тебя пустяк. Уход в сторону и ответный хук в печень. Почему не атаковал?

Я закрыл лицо руками и раскачивался, сидя на стуле, как китайский болванчик. Почему? Почему? Почему? Разве он сильнее? Разве он лучше тебя дерётся? Нет! Нет! Нет!

Сильнее. Он сильнее. Его сила в ментальности. Это слово произносил тренер. Он подавляет меня, как удав кролика, и я не могу сопротивляться. Под магией его рыбьих глаз я становлюсь вялым как тряпичная кукла. Ноги делаются ватными, а взор стекленеет. Я растекаюсь, как студень, и он безжалостно топчет меня башмаками. Он воин, а я пахарь. Об этом говорил тренер. «В каждом из нас живет множество сущностей. Загляни в себя, и увидишь бойца. Позови его – и придет».

Я нервно расхохотался. А разве я не звал его десятки раз? Не упрашивал, не умолял. Может, в других и живёт много разных сущностей, но во мне лишь одна – бесхребетная, сочащаяся соплями медуза. Такую и раздавить не жалко.

Мне было очень плохо. В душе словно что-то оборвалось. Я плакса, но сейчас не было даже слёз. Содранная кожа на левой скуле противно зудела. Я дотронулся до неё и увидел на пальцах кровь. Вот бы произошло заражение, я бы тихо скончался где-нибудь в больнице… Вдруг представил, как девчонки в классе говорят: «Какой ужас, Саша Панин умер». А будет ли плакать Вика? Я пытался воссоздать по памяти лицо любимой, но видел лишь ненавистную пятерню на её попе. Я рычал, сжимая виски ладонями. И слышал голос Рылеева: «Надо же, изделие издохло, а я думал оно из крепкой резины…».

Я метался по комнате, проходя мимо груши, с силой пинал её ногой, а затем вновь начинал жалеть себя. Всегда радовался, когда дома нет родителей, потому что они постоянно приставали с разными глупостями. Но сейчас мне их остро не хватало. Мама уехала на симпозиум, а отец тотчас этим воспользовался, смотавшись на рыбалку. Я бы всё рассказал маме, ну, почти всё, и она нашла бы нужные слова, чтобы утешить меня.

Слоняясь по комнате, я бездумно включил телевизор. Шёл старый фильм под названием «Сомбреро». Там рассказывалось о мальчишке, который доказал всем, что он артист и достоин главной роли. Для этого он притворился своим братом-близнецом и так здорово сыграл, что ему все поверили. Он даже внешне изменился, и характер стал совсем другим. В нём точно жили две сущности…

Когда кино закончилось, я долго сидел под впечатлением. Странно, но я вдруг совершенно успокоился. Что-то во мне изменилось. Я подошёл к зеркалу. Где обиженное лицо неудачника? Где испуганный взгляд исподлобья? Мне показалось, что мои пухлые губы стали тоньше, а вечно опущенные уголки приподнялись в хищной усмешке. «Здравствуй, Антон, – сказал я отражению, – где же ты шлялся, бродяга?».

Потом я вытащил из материного стола несколько листов чёрной копирки и принялся усердно натирать волосы. Через десять минут мои пегие локоны приобрели идеально чёрный цвет. Правда я изрядно перепачкался, но грим того стоил, во мне появилось нечто цыганское. Я потёр копиркой брови и довольно хмыкнул: «Ну и рожа». А потом отправился смывать с себя лишнюю черноту. Зачесав волосы назад, я довольно рассмеялся.

Похоже, я действительно стал другим человеком. «Подожди, Саня, – сказал я в сторону пустого кресла, – посиди тут, а я навещу одного чудака, который возомнил себя героем-любовником». Меня даже не удивляло, с каким хладнокровием я иду на встречу с человеком, который глумился надо мной несколько лет подряд. Мысли работали чётко и размеренно, словно часы. Нужна деталь, яркая и броская, отвлекающая внимание от моего лица. И я без труда нашёл её в шкафу. Материн шелковый платок. Ядовитого желтого цвета. Повязав его на шею, я вздохнул: «Натуральный цыган. Лучше бы одеться попроще, ну да ладно». Оставалась приметная ссадина на скуле, но у матушки отыскалась хитрая пудра телесного цвета.

«В каждом из нас живёт множество сущностей. Загляни в себя, и увидишь бойца. Позови его – и придет. Думай, как воин. Будь воином. И всё получится».