Михаил Дорошенко - Сны о России

– Ну, здравствуй, мачеха Россия! Что же я горожу? Матушка, конечно же… Оговорился. Эдак гадиной недолго обозвать, ежели вспомнить о чем-нибудь уже и вовсе неприятном. Эй, как там тебя, позабыл…

– Безымянный я, ваше превосходительство. Служу по вашему ведомству: записываю первые слова приезжающих и последние отъезжающих. Все вздохи и ахи, а также гримасы.

– Без имени, стало быть? А фамилия у тебя есть?

– Фамилия моя и есть Безымянный.

– Подходящая для фискала фамилия. Что-то я тебе такое поручал?

– Наблюдать за вашим братцем опальным.

– Да, было такое. Приказал наблюдать. Потом за границу уехал и все позабыл. Спасибо, голубчик, напомнил. Ну, как там мой брат?

– В благодушии пребывает-с. Частенько гостит в вашем доме. Уходит за полночь, бывало. Через боковую дверь в соседний проулок, а там его коляска дожидается.

– Долго ждет?

– Ежели за полночь приезжает, то часа три, а ежели пораньше, то и подольше…

– На что же это ты намекаешь, супостат ты эдакий!?

– Я, ваше превосходительство, не намекаю, а докладываю. По форме-с.

– Чем, по-твоему, мой братец в моем доме занимается?

– Музицирует, стихи читает запретные…

– Откуда узнал про стихи, что запретные?

– По губам узнается сие.

– Да ты, я смотрю, феномен в своем роде! Что еще?

– Ручки дамам нацеловывает…

– Да как ты посмел в мои окна заглядывать… а, Безымянный?

– Ваше превосходительство, без заглядывания в нашем деле нельзя. Никак нельзя!

– Откуда заглядывал, с дерева что ли? Из окон напротив, пожалуй, ничего не увидишь.

– Как есть, не увидишь, а ежели подзорную трубу употребить, то все как на ладони можно разглядеть.

– Экий ты, братец, старательный!

– Рад стараться, ваше превосходи…

– И…

– Ваш братец помузицирует с вашей супругой, бывало и… стихи начинает читать нараспев.

– Запрещенные, слыхали уже. Дальше что?

– Дальше ваш братец шасть к вашей горничной в спальню. Спрячется там, а ваша супруга разыскивает его с завязанными глазами…

– А…

– Гости хохочут, танцуют, шампанское пьют.

– Тьфу на тебя, болван! Было, отвечай, как на духу, прелюбодеяние или нет?

– Ваше превосходительство, деянья подобного рода при закрытых случаются окнах в тщательной скрытности, можно сказать, а вот шпектакли всевозможные, машкерады различные – да! Не то что окна, а и занавески раскроют, бывало.

– Что еще за спектакли?

– Да так, представленья различные. Ерундические, можно сказать. Бывало, ваш братец крылья нацепит и кричит, будто лебедь, а ваша супруга от ентого крику в состоянье впадает.

– Что за состоянье?

– Состояние самое что ни на есть лебедическое.

– А гости-то что?

– А гостей к тому времени уже не бывает…

– Угостили бы водочкой, нет, коньяком, господа. Такое про себя наплету! Во всем признаюсь! Как на княгиню Велиховскую дерзко засматривался, когда она в карете проезжала. Да что там засматривался? Желал самым непристойным образом в златостенной спальне обладать. Вот до какого бесчестия мысли дошла микроба человеческая. Тьфу!

– Эй, пьяненький! Ты что тут про княгиню Велиховскую плел?

– Я? Я ничего! Спьяну фамилью произнесешь, а что и про что – уже ветер унес.

– Так вот тебе мой совет, философ: вон дом твоей возлюбленной. Ты зайди туда и швейцару передай письмо, а сам сядь в кресло с бархатной обивкой и, когда княгиня сбежит к тебе по лестнице, ты заложи ногу за ногу и, поигрывая краем своей дерюжинки, скажи ей, что, мол, Судьба явилась требовать свое. И требуй. Что хошь!

– Да не рехнулись вы часом? Меня от ваших слов до костей души проняло.

– Делай, болван, что велят. Один раз в жизни шанс у тебя выпал.

– Да кто вы такой?

– Я – тоже князь. В своем роде. Да не бойся, перекрести – не исчезну.

– Да как вы мысль мою прочли?

– Иди, дурак! Я догадливый. Княгиня вначале попытается от тебя сторублевкой отделаться, а ты не бери – больше получишь. Она тебя к зеркалу подведет, покажет, какая она чистая, красивая, а ты – немытый. Так ты ей вели умыть тебя, одеколоном французским обрызгать. Все сделает по письму. На вот, возьми. Можешь взглянуть, что в нем написано.

– Да ничего тут и нету, одна белизна.

– Княгиня сей белизны почище приговора смертного испугается. Иди, болван, не то поколочу.

– Да уж лучше поколотите. Все уж лучше поколотите. Все равно не пойду.

– Эх ты, философ, уже и поверил. Пошутил я, болван.

– Вы… вы… вы кто такая?

– Я? Я – нечто вроде апсары.

– Это как понимать изволите?

– Ничего понимать не нужно – лови мгновение.

– Какое еще мгновение?

– А вот меня, к примеру.

– Каким образом вы у меня оказались в постели?

– Я – апсара! Этим все сказано.

– Что сказано? Кем сказано?

– Я воплощенное ваше желание. Пользуйтесь!

– Кем воплощенное?

– Откуда мне знать. Я всего лишь апсара. Не вы ли желали по утрам эдакую стервочку в одних только чулках, да чтобы на столе шампанское пенилось в бокале. Вот она я – перед вами, а шампанское там – на столе.

– Да, я бы выпил глоточек шампанского, а вот с вами, мадмуазель, как-то боязно общаться. Ведь вас вроде нету, не так ли?

– Почему ж меня нету? Еще как есть! Вот она я, поглядите. Да вы прикоснитесь, не бойтесь. Я на ощупь живая, вполне.

– Но вы все же из ничего не состоите, как будто?

– Да, из одних только ваших желаний.

– А ежели вас надрезать да посмотреть, что внутри, а?

– Вы, я вижу, не джентльмен, а исследователь какой-то. Неужели вы даму разрезать собираетесь? Фи!

– Как-то развязновато вы себя ведете – в чужой постели. У вас на том свете все такие нахальные?

– Мы с вами на этом свете, а как там ведут себя, не знаю. Я вашего желанья воплощенье, а не того света, как вы изволили выразиться.

– А как насчет платы? Подарочков всяческих там?

– Помилуйте, вы что меня, за проститутку принимаете? Я еще девственница, милейший!

– Очень похоже, сударыня. Одеянье на вас весьма скромное, однако, со вкусом.

– По вашему вкусу воплощалась.

– Надолго воплотились?

– Как пожелаете. Да вы не спровадить меня собрались?

– Помилуйте, сударыня!

– Не отпирайтесь, я ваших желаний воплощенье. Все знаю, обо всем догадываюсь, все исполняю. Исчезаю. Оп-ля!

– Куда же вы, мадмуазель? Исчезла, проклятая. Фу-ух! Шампанское с собой прихватила, прохвостка. Пожалуй, надобно квартиру освятить, а, впрочем, повременю. Ежели завтра появится, я философский диспут с ней заведу. Поговорю о Гельвеции… да, о Гельвеции, скажем.

– Такого не бывает, – говорит подвыпивший господин в пальто с меховым воротником, – такого не бывает, а если и бывает, то все равно не бывает.

Неожиданно распахивается резная дверь за его спиной, и чья-то рука затаскивает его за ворот в подъезд. Раздаются удары, крики, и господин, уже без пальто, вылетает на улицу с порванным сюртуком и шляпой, надвинутой на шею.