Николай Бредихин - Эва. Роман в рассказах и письмах

Алла всё-таки не удержалась от усмешки.

– Что, испугался? Ладно, не трясись, живи, как жил, отпускаю. Зачем тебя насильно впрягать? Главное, что пришёл, извинился. А повинную голову, как известно, меч не сечёт. Ну а пока будь, как дома. Сколько же можно пахать без продыха? Я до сих пор в себя от счастья не могу прийти, что появилась возможность вот так отдохнуть с ребёнком, на пляж пойти искупаться, нормальным, не московским, воздухом подышать. Там, у себя, в провинции, зубрила до посинения, чтобы на золотую медаль выйти, потом в институте параллельно сразу устроилась бухгалтером в одну фирму, ещё шила платья модницам, вроде неплохо получалось, так что родители за мою учёбу ни копейки не платили, всего одна, вот этими ручонками да мозгами, добилась.

Игорь и сам был рад возможности хоть немного расслабиться. Особнячок был что надо, даже мебель вся шведская, известной фирмы. Сын потихоньку привыкал к отцу. Ночь посвятили «строганию сестрёнки». Идиллия!

Перед тем, как уезжать, Алла выдала Мальгину резюме:

– Я вполне серьёзно насчёт обнуления. Злость прошла. Ну а если и в самом деле надумал, свадьба в Москве, скромненько, без размаха, но совсем обойтись без неё нельзя, коллеги не поймут, да и мне самой хотелось бы в белом платьице покрасоваться. В будни будем жить врозь, в выходные семья должна быть в полном сборе. Праздники, отпуска, турпоездки – нужно детям мир показать, да и сама я нигде не была ещё. Я понимаю – одичала я, да и характер у меня не сахарный, но буду стараться, ты только в душе не таи, режь, как обычно, правду-матку. Скайп, телефон ежедневно. И ещё – постарайся чаще бывать здесь, тут тебе все условия для работы, да и мне будет спокойнее. А на пенсию выйдешь – занимайся сколько хочешь своей литературой. Я уже поняла: если хорошие деньги в тебя закачать, с лихвой затраты вернутся.

Дома, придя в себя, Мальгин приуныл. Он и предположить не мог, что так тяжело ему будет обязанности раба домашнего исполнять. И станет ли птичка дальше петь, уже в клетке? Ночь особенно выбила его из колеи. Не просто нелюбимая женщина рядом, а настоящая жаба. Одна его знакомая так прямо про свою семейную жизнь и говорила: «Вроде живём душа в душу, а как спать ложиться, будто серпом по одному месту».

Стерпится-слюбится… Зачем обманывать себя? И не стерпится, и не слюбится. Никогда. Скрыть такое невозможно. Что дальше? Ревность, злость, жизнь в ошейнике, на поводке. Зачем ему это? Конечно, порыв благородный насчёт якобы сына, но не слишком ли тяжёлую ношу он собирается на себя взвалить?

«Дело чести»… Господи, сколько лет он по краю пропасти ходил: и телефон постоянно прослушивался, и за границу ни-ни, привод за приводом в компетентные органы. Мордовия с её лагерями – так просто обрыдалась по нему. Но балансировал как-то, уходил от беды. И что же? Один только раз гордость взыграла, а загубила дело всей его жизни?

А может, и вправду, как только пенсия подоспеет, не спешить уходить с работы, ну а выпрут – в сторожа или дворники податься? Появятся денежки, устроится худо-бедно личная жизнь. Или опять дело чести? Ничего ведь не осталось больше, кроме неё, за душой. Разве что та девчонка, которая захаживает иногда к нему, в глазки заглядывает?

Игорь открыл злополучный файл в компьютере и скривился, как от зубной боли. «Эва»… Сколько раз уже он подступался к этому замыслу и с побитым видом, как шелудивый пёс, прочь уползал? Ну кто сейчас станет читать «роман в письмах»? «Убитый» жанр. Да и потом, Бальзак ещё куда ни шло, а вот любовь всей жизни именитого Оноре – польскую аристократку Эвелину Ганскую – кто-нибудь знает, помнит сейчас?

Студентку филологического факультета МГУ посылают на год по обмену во Францию, аж в саму Сорбонну. Она на седьмом небе от счастья, так хочется им поделиться, но с кем? Конечно, с любимым, пусть практически никому не известным, «кропателем-сетевиком». Так появляется Эва (ник). Кстати, у Ганской тоже вначале был никнейм – «Чужестранка».

Разумеется, никто такую вещь не издаст, разве что всё в том же благословенном Квебеке, и даже на литературных порталах читать не станут. Но, как бы то ни было, выход, пусть временный, найден. Боженька, спасибо тебе!

Эпистолярий

* * *

Париж

Я долго думала, повторить ли мне первую попытку. Не скрою, было очень обидно, что она закончилась неудачей. Мой восторг, признания – всё оказалось безжалостно перечёркнуто предельно вежливым, быстрым и точным ответом, который, однако, не оставлял никаких надежд на продолжение нашей переписки.

Действительно, кто я? Уж понятно: не ясновельможная польская пани, сказочно богатая, невероятно красивая. Что вообще во мне может представлять для Вас интерес? Ни жизненного опыта, ни эрудиции, ни уж тем более женской привлекательности. Обыкновенная начинающая «филологиня». Но Ваш рассказ… Последний. И в самом деле последний? Сколько времени Вы уже ничего не публиковали? Полгода? Или я что-нибудь пропустила?

Боюсь показаться навязчивой, но хочу задать вопрос, который Вам и без меня сотни раз уже задавали: «Фанатка» – выдумка или в ней описаны действительные события? Смущает вообще Ваша манера письма: «всё на продажу» (я даже специально пересмотрела фильм Анджея Вайды с таким названием) – предельная документальность и даже автобиографичность, где только возможно, но здесь Вы определённо себя превзошли.

Реакция соответственная. Вас вообще не балуют из-за Вашего несносного характера, но никогда я не встречала в комментариях на Ваши произведения столько яда. Собственно, чему удивляться? Вы вдруг предстали во всей наготе – зрелище получилось не из приятных. Не понимаю, как Вы могли на такое решиться? Раньше Вы были общепризнанным кумиром женщин. Не боитесь, что растеряли сейчас половину своих поклонниц?

«Или опять дело чести? Ничего ведь не осталось больше, кроме неё, за душой. Разве что та девчонка, которая захаживает иногда к нему, в глазки заглядывает?»

Когда я пробежала взглядом эту фразу, сердце моё обожгло горячей волной. «Неужели?» – робко подумала я тогда. Ну а уж после того, как с сюжетом романа познакомилась ( «Студентку филологического факультета МГУ посылают на год по обмену во Францию, аж в саму Сорбонну. Она на седьмом небе от счастья, так хочется им поделиться, но с кем? Конечно, с любимым, пусть практически никому не известным, «кропателем-сетевиком»), во мне созрела твёрдая уверенность, что теперь мы связаны с Вами навеки и Вам без меня Ваш новый замысел никак не воплотить.