Виктория Булдашова - Осень давнего года. Книга вторая

– Ну, что я говорил? – горделиво обратился к нам с подружкой Иноземцев. – Вражеский шпион пробрался в Пресбург, а вы мне не верили и смеялись, как две дурочки.

Петр польщенно улыбнулся:

– Передай заботливой сестре Софье Алексеевне, что походами и ученьями занимаюсь я весьма преизрядно, что воинским наукам обучаюсь прилежно и что число моих потешных достигло уже трехсот человек.

– Ох, какое горе! – схватился за голову Шакловитый.

– Что ты сказал, Федор Леонтьевич? – изумленно спросил царь. – Горе?

Трое бояр и Наталья Алексеевна вперились в советника настороженными взглядами. Иноземцев гаркнул Федьке прямо в ухо:

– Чего замолчал? Говори все до конца!

– Да я и не скрываюсь, дух неведомый, – залепетал Шакловитый. – Разве я смею тебя ослушаться? Ты вон как свиреп и грозен! Где уж мне, человеку земному, спорить с бесом?

– Что ты там несешь про бесов? – нахмурился Петр. – Отвечай немедля, почему чувствуешь горе от моих потех?

Советник застонал:

– Да какая у меня, мужа государственного, может быть от них радость, коли ты, отрок пока еще малый и неразумный, сумел сильное войско себе завести?! И ведь не похожи твои потешные на наших крикливых стрельцов. Они у тебя на иноземный лад обучены – вон до чего прямо стоят, ажно не шелохнутся! Груди выкатили, смотрят сурьезно – видать, строгих ты им подобрал начальников. Я сам во время турецкой войны занимался устроением стрелецких полков. Я усмирял Хованского с его бунтовщиками. Сейчас заведую Стрелецким приказом, кое-что понимаю в воинском духе и вижу: преданы тебе потешные безмерно. Надо будет – в огонь и воду пойдут за своим государем. И спрашиваю с тревогой: что в сем есть хорошего, если воевода их – дитя малое? И неизвестно, на какое дело он может повести в таком разе зеленокафтанных ратников…

– Это я, по-твоему, дитя? – рассердился Петр. – Ох, смотри, Федька, не бери на себя лишнего!

Наталья Кирилловна, не сводя глаз с разболтавшегося советника, взяла сына за руку и, обняв, прижала его к себе. Казалось, царица очень хотела дослушать до конца откровения Шакловитого. Петр немного успокоился, перестал размахивать руками. Но губы его по-прежнему дергались от злости.

– Не гневайся, надежа-государь! – советник ударил себя кулаком в грудь. – Говорю я прямо и без утайки, как приказано. Так вот: опасны твои игры и забавы для спокойствия государства Московского. Мало ли что из-за них произойти может?! А если, паче чаяния, падет тебе на ум озорная охота восстать на сестрицу свою – истинную благодетельницу русскую? Да и двинешь ты потешных на Москву? Может произойти новая смута! Давно говорю я свет-государыне Софье Алексеевне: извольте, мол, запретить малому братцу Петру сии богопротивные игры! Не доведут они его до добра! А она отмахивается: пусть, мол, волчонок нарышкинский вдали от Кремля забавляется как ему восхочется. Главное, чтобы не вспоминал мальчишка о правах своих на престол и не стал бы заботиться их вернуть. А потехи его грубые нам, мол, выгодны, потому как, если дитя предается им безостановочно, это непременно в конце концов испортит нрав отрока. Значит, когда Петр Алексеевич войдет в пору совершеннолетия, народ не захочет видеть его над собой царем. И мы, мол, сохраним свою власть державную без усилий непомерных…

Петр, Наталья Кирилловна и трое вельмож в полном ступоре слушали признания Шакловитого – до того они были поразительны.

– Ах ты раб негодный! – воскликнула, не сдержавшись, царица. – Это сын мой, государь твой, – волчонок?!

Юный царь побагровел, сдернул с шеи барабан, отшвырнул его вместе с палочками далеко в сторону. В бешенстве сжал кулаки, шагнул к советнику:

– Вот, значит, чего возжелала Сонька, Великая государыня-царевна и Великая княжна, сестра моя прехитрая? Решила она вместе с тобой, псом паршивым, к престолу наследника законного не допустить, потому и не препятствует потехам моим? Будто бы я благородными экзерцициями воинскими нрав себе испорчу, а за то народ меня не полюбит? Ха-ха-ха!

Петр отрывисто засмеялся, но взгляд его при этом остался холодно- неподвижным. Федька наконец опомнился, задрожал и отступил назад. Похоже, до советника только сейчас дошло, как неосторожно выдал он себя и царевну-государыню. Побледнев, Шакловитый сделал движение к воротам в надежде скрыться от гнева царя.

– Стой! – топнул ногой Петр.

Лицо его исказилось судорогой, большие черные глаза выкатились из орбит. Голова царя задергалась. Шакловитый, в ужасе шепча что-то, повалился на колени и прикрыл затылок руками.

– Притих, изменник?! – взревел Петр. – Не смей молчать, не смей, не смей!

По моей спине пробежал холодок. Сейчас юный государь не только не был красив – он был страшен. Куда делись его богатырская стать и ясная, открытая улыбка? «Михель-великан из сказки Гауфа – вот кто царь на самом деле, – подумала я. – Не хватает только высоких сапог да бревна на плече». Я оглянулась на Светку: подружка смотрела на государя настороженно. А Иноземцев, представьте себе, наблюдал за этой сценой с радостным торжеством! Ну да, с его точки зрения, Петр был прав в своем негодовании против сестры вместе с ее советником, а Шакловитый получил по заслугам: не подкапывайся под законного наследника престола!

С пронзительным свистом, корчась в огне, через стену перелетела крупная алая ящерица. Она упала к ногам Петра, уже нависшего над Федькой, чтобы вцепиться ему в волосы. Наталья Кирилловна взволнованно шептала что-то в ухо сыну – видно, старалась отговорить его от немедленной расправы с Шакловитым. Выпрямившись, Жестокость оглядела присутствующих глазами-шариками. По мне и Светке скользнула взглядом без всякого интереса. По вельможам и царице – оскалившись. А по Сашке – мы с Ковалевой тревожно переглянулись – утробно захохотав. Гадина топнула лапой, и из-под ее ступни выбежало несколько красных ящерок. Каждая из них стремительно кинулась к своей жертве. Три, подпрыгнув, впились в бояр, одна – в Наталью Кирилловну, а последняя – самая рослая из пяти – в нашего друга. Удовлетворенно кивнув, Жестокость-великанша повернулась к царю – она доставала головой как раз до его груди – и не спеша вгрызлась в сердце Петра. Государь замахал руками, закричал что-то нечленораздельное, гневно пнул советника в бок. Вместе с мальчишкой сразу пришли в ярость сановники, царица, а больше всех – Иноземцев! Скворец сразу же перелетел с Сашкиного плеча на мое и печально нахохлился. Мы с подружкой обомлели: пятеро человек, недавно вполне разумных, сбивая друг друга с ног, бросились к Шакловитому. Больше остальных – и это было особенно страшно! – трясся в ярости наш друг. Он, вместе с гримасничающим царем, прямо готов был убить незадачливого Федьку. Ящерки, подергивая хвостами, уже погрузили свои хищные головенки в сердца обезумевших от злобы людей.