Палата №6 - Хранители тайн

– Не знал, что у вас так принято, – смутившись, сказал Циан, понемногу пятясь от безумцев. – Но в моем городе, если вы теряете сознание, а вас приводят в чувство, вы должны обнять человека, а после накормить его колбасой. У вас есть колбаса? С объятиями пока не будем торопиться.

– Нет, – ответил один из моряков, бросив в песок один из двух булыжников. – Но я каждый день о ней думаю.

– Я – тоже, – добавил второй моряк, но булыжник оставил при себе.

– Послушайте, ребята, если бы я мог, я обязательно сделал бы так, чтобы перед вами сейчас оказалась целая тарелка, наполненная разнообразными колбасами, но…

Он не успел закончить, поскольку перед моряками действительно образовалась широкая глубокая тарелка, доверху наполненная колбасой. От удивления первый моряк уронил свой булыжник, и тот упал прямо в тарелку. Послышался звон стекла, часть колбасы высыпалась в песок, но это никак не помешало тому, что оба моряка бросились на колени и стали пожирать ее, не обращая внимания ни на песок, ни на осколки…

– Приятного аппетита, что ли… – проговорил джинн, не понимая, что сейчас произошло.

Наевшись до отвала, моряки повалились на спину и тяжело задышали. Джинн терпеливо ждал, но интерес его был так велик, что он не унимался и продолжал спрашивать:

– А чего бы вам еще хотелось?

– Пива! – через силу сказал один из них.

– Что ж, – отвечал джинн. – Давайте попробуем как в прошлый раз. Если бы я мог, то обязательно…

Не успел он закончить, как перед моряками выросла груда песка. Подул ветер, песок осыпался, а под ним оказалась деревянная бочка. Моряк, не выпускавший из рук булыжник, ударил острым краем о бочку, и оттуда хлынул поток темного пива. Он присосался губами и пил до тех пор, пока снова не повалился на спину. Тогда к бочке примкнул другой. Через несколько минут и он тоже свалился и тяжело задышал.

– Что ж, – отвечал волшебник, только-только открывший, что он волшебник, – давайте в третий раз попробуем. Чего бы вы хотели?

– Десерта! – не раздумывая, пробормотал первый.

– Нет! – второй набросился на него и схватил за горло. – Домой! Хочу домой.

– Домой, – повторил первый, сбросив с себя взбесившегося товарища. – Сделай так, чтобы мы вернулись домой.

Джинн взглянул на хилую хижину, стоявшую неподалеку, и попросил неизвестно кого сделать так, чтобы моряки вернулись домой. Через секунду песок накрыл два тяжело дышавших тела, а спустя другую подул ветер, и на месте моряков осталось только два довольно больших следа.

Исполнив последнее, третье, желание, джинн хотел было прогуляться по острову, поискать кого-нибудь еще, но только исчезли моряки, он, как и в первый раз, осыпался пылью и снова оказался внутри графина. Пробка встала на место, Циан опять оказался замкнут.

Вскоре наступил прилив. Волны подхватили стоявший на берегу сосуд и унесли его обратно в море.

Снова оказавшись в стеклянной тюрьме, Циан осознал трагедию своего положения. Все время, до того как его впервые освободили, он считал, что умер и наблюдает загробную жизнь. Он был поражен безыдейностью смерти, отсутствием у нее воображения, свойственного живому.

Его пристанище, в котором он пробыл столько времени, представляло собой небольшую каморку, походившую больше на шкаф, чем на комнату. С презрением смотрел он на свою обитель. Крошечная клетка, шагов в пять длиной, имевшая жалкий вид из-за своих желтых, пыльных и отстававших от стен обоев. К тому же она была до того низкая, что, будь он хоть на несколько сантиметров выше, ему непременно стало бы неуютно находиться в ней из-за мысли, что он вот-вот стукнется головой о потолок. Мебель состояла в сговоре с помещением: были один старый стул, всякий раз скрипевший, когда на него садились, маленький стол в углу, усеянный грудой белых листов, и, наконец, неудобная, неуклюжая, но широкая софа, занимавшая почти всю стену и половину ширины всей комнаты. Когда-то она была обита ситцем, но теперь стояла в лохмотьях, употребляемых в качестве и подушки, и простыни, и одеяла. Также у софы стоял маленький столик, за которым он обедал. Стоит сказать и о том, что между софой и одной стеной имелась маленькая дверца, ведущая в отвратительную комнатку неизвестного происхождения. Она вся была закоптившаяся, чем-то напоминающая деревенскую баню, и там повсюду были пауки, потому Циан никогда ее не открывал.

Единственным счастьем, коротким светлым мгновеньем во всем этом беспроглядном мраке была Настасья. Раз в день она без стука входила в его комнату и приносила еду и чай. Она не разговаривала с ним, не отвечала на его вопросы, часто даже не смотрела в его сторону… Только ставила поднос и удалялась. В следующий раз заходила с новым подносом, старый забирала и так же молча удалялась. Он и плакал, и молил ее, и кричал на нее, но она ни разу не ответила. Однажды он попытался броситься на нее с кулаками, но Настасья ловко вывернулась, скрылась за входной дверью и не появлялась несколько столетий, если переводить в понятное нам всем время. Он попытался выглянуть за дверь, туда, где скрылась девушка, однако его ждал парадоксальный тупик. Открывая дверь и входя в нее, он раз за разом оказывался в этой самой каморке, где и продолжал влачить свое жалкое существование.

Лишившись единственного, пускай и молчаливого, друга, Циан взялся сочинять, что и подобает делать каждому, имеющему разбитое сердце и уничтоженную душу. Однако и первые, и последующие стихи выходили ужасными, и он перевел, наверное, миллиард листов, пока не отказался окончательно от этой идеи. Несколько лет подумав, он обратился к прозе, и это понравилось ему больше. Сначала Циан попытался написать приключенческий роман о тех моряках, что встретились ему какое-то время назад, но очень скоро ему это наскучило.

Сначала Циан описал собственную жизнь, прибегая к ярким метафорам и сложным эпитетам, но надо напомнить: он был молод, – а потому материал для письма очень скоро иссяк. Он изложил всю свою жизнь и ужаснулся тому, сколь мало листов это заняло. Тогда Циан стал писать о том, что знал лучше всего, – о ремесле. Он излагал рецепты и формулы, отлично вписавшиеся в великие книги по искусству алхимии, однако вскоре опять столкнулся с тем, что его знания иссякли, а он даже не использовал и тысячи листов. Долгое время Циан не знал, чем себя занять и о чем стоило бы написать, пока в один прекрасный день его снова не призвали…

Он вновь оказался на песчаном берегу и сразу же бросился целовать песок, один из своих любимых материалов. Тут он увидел босые женские ноги, погруженные в песок, а потом и саму девушку, державшую в руках его графин. Он удивился тому, что она совсем не испугалась его появления. Циан встал напротив нее и увидел, что глаза ее покрыты белой непрозрачной пленкой. Тогда он встал и, стараясь не испугать ее неожиданным появлением, тихо сказал: