Владимир Чугунов - Провинциальный апокалипсис

Я не стал им мешать и прошёл в палату, находящуюся в конце коридора. В палате было светло от яркого солнца, снежной белизны простыней. На кроватях лежали или сидели больные. Алёшкина койка находилась слева. От стены её отделяла прикроватная тумбочка.

Я сказал: «Мир всем!» и стал облачаться.

Выложив на тумбочку из специального чемоданчика всё необходимое для соборования, дал возглас. Пожалуй, это было единственное таинство, которое больше других зависело от силы молитвы. «Болен ли кто из вас, – говорится о нём, – пусть позовёт священников, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит больного, и восставит его Господь… многое может усиленная молитва». Когда я впервые прочитал эти слова, а они входят в чинопоследование таинства, всякий раз, приступая к соборованию, старался возгревать в себе веру в его чудодейственную силу, как можно внимательнее прочитывая слова длинных молитв, извлечений из Апостола и Евангелия, и само собой слова «тайносовершительной формулы» во время помазания больного освящённым елеем. И было немало случаев исцелений. Я не собираюсь о них писать и упомянул лишь потому, что после соборования сыну стало значительно легче. Перед причастием, во время исповеди, что-то побудило меня сказать на ухо сыну, а точнее всё это само собой сошло с языка:

– Это тебе предупреждение. И, может быть, последнее. Знаешь, почему ты живой остался? Маменька потому что вчера ночью споткнулась и упала в коридоре. С её-то весом! Знаешь, какие у неё синячищи? Вся правая рука и правый бок чёрные! Понимаешь, что это значит? Не понимаешь? А тебе скажу. На себя половину того, что тебе должно было выпасть, приняла – вот что это значит. Не веришь, найди потом в интернете стихотворение Тараса Шевченко «Сердце матери», тогда поймёшь. Мало она с тобой говорила? Слушал ты её? То-то, – и, накинув епитрахиль, прочитал разрешительную молитву, затем дал поцеловать распятие, требное Евангелие и причастил запасными дарами.

Теперь предстоял разговор с лечащим врачом. Я нашёл его в кабинете. И, сразу замечу, что не только вчера впервые увидел его фотографию, но, как и полагается на деревне, уже был наслышан о его семейной драме. Лет десять назад его оставила жена, а судя по всему, он был не из тех, кто имел успех у женщин. Было ему около пятидесяти, как и всякий врач, был он со своей особинкой, в его случае уж очень заметно бросающейся в глаза. Но специалист, судя по разговорам, неплохой. А чего ещё для врача надо?

Он выслушал меня с явным беспокойством и, только я замолчал, стал возражать, пытаясь развеять наши подозрения по поводу исчезновения «перелома основания черепа». Зачем, мол, вам это надо? Я сказал, затем, чтобы знать правильный диагноз, а то был уже случай: лечили одно, у человека оказалось другое, в итоге инвалид.

– Да всё у него будет нормально. Не выдумывайте. На снимках ничего такого нет. Мы уже и вдвоём, и втроём смотрели. – И тут он проговорился, что специально для этой цели пригласил из областного центра нейрохирурга.

Я за это сразу уцепился.

– Вот видите, у вас даже таких специалистов нет, а мы хотим, чтобы сын получил квалифицированную помощь и соответствующее лечение. И вообще, это наше право.

Но он продолжал настаивать на своём, не очень убедительно аргументируя это тем, что перевозить больного в таком состоянии опасно, всё-таки он несёт за него ответственность, через недельку, мол, когда станет лучше, пожалуйста, а теперь он на это пойти не может. Даже после того, как я заявил, что готов написать расписку, что всю ответственность беру на себя, он ни в какую не соглашался. Это было в высшей степени странным. Хотя что же тут странного, если его вышестоящая начальница, Червоткина, заявила вчера Кате с Лерой, что другой справки мы не получим? Одним словом – мафия! И я решил: бежать как можно скорее, а то как бы до расхожей поговорки дело не дошло: нет человека – нет проблемы. Поди потом докажи. Мы, скажут, не боги, сделали всё, что могли.

Внизу, в вестибюле, меня дожидались телевизионщики. Они уже взяли у всех интервью, побывали в полиции, в ЦРБ, куда их тоже не пустили, а теперь ещё и в палату к сыну.

Мы выбрали удобное место. Поскольку я знал гораздо больше вчерашнего и про банду, и про бездействие и попустительство полиции, сказал, что по ходу интервью хочу напрямую обратиться к губернатору.

– Хорошо.

И тогда я рассказал всё, что услышал вчера от майора Куклина, в том числе и про отрезанные уши. Говорил эмоционально, убедительно, а в конце заявил:

– Уважаемый Роман Константинович, я знаю, что у вас есть дети, есть внуки, поэтому обращаюсь к вам не только как гражданин одного с вами отечества, но и как отец и дед. Убедительно прошу вас вмешаться в сложившуюся в нашем районе с попустительства правоохранительных органов криминогенную ситуацию. Защитите наших детей, защитите деморализованный страхом народ, помогите отстоять будущее для наших детей и внуков.

Скажу наперёд. Обращение моё в эфир не пошло. Интервью тоже нещадно сократили. Создавалось такое впечатление, что во всей этой жути виноваты одни врачи. Впоследствии это обстоятельство чуть не привело к серьёзному столкновению на столичной телевизионной программе «Пусть говорят». Но не будем забегать вперёд.

Только я вышел из больницы, позвонил Гена и сказал, что со мной срочно желает переговорить Илья.

– Тот самый?

– Да.

Условились встретиться на площади, где каждый год устанавливали и украшали новогоднюю ель. Я знал, что примерно полтора года назад у Ильи умер на зоне от инфаркта отец. Я не был знаком ни с тем, ни с другим, только слышал от зятя, что на зону отец попал впервые в пятьдесят пять лет из-за сына, а точнее, пожертвовал собой ради него. Случай был беспрецедентный, года три назад всколыхнувший всю округу.

Представьте себе тихий, совершенно безлюдный по ночам небольшой городишко, с двумя-тремя основными узкими улицами, от которых ответвляются ещё более узенькие улочки и переулки, более чем на две трети состоящий из деревянных домов, ввиду хрущевского закона о шести сотках тесно прижавшихся друг к дружке. За последние десять – пятнадцать лет на месте некоторых из них воздвигли современные, красивые коттеджи, магазины, кафе, но даже они практически не изменили внешнего облика города. Старожилы говаривали, не так давно по этим улочкам и переулкам бродили коровы, козы, овцы, куры, гуси, бегали ватаги босоногих ребятишек, судачили на лавочках у скрипучих калиток божьи одуванчики.

А теперь представьте, как такую тишину летней ночи взрывает рёв двух мчащихся по центральной улице друг за дружкой легковых автомобилей в сопровождении беспорядочной оружейной пальбы.