Александр Стребков - Курай – трава степей

глазам картина была ужасающая. Наде не суждено было тогда умереть; её крепкий организм справился: и с большой потерей крови и с многочисленными рваными ранами. Природа будто в отместку за предыдущие безболезненные годы раннего детства приковала её надолго к больничной постели. В осень она уже ходила по двору своего дома, пыталась помогать матери уби- рать огород, но в одиночку по деревне теперь не ходила. С того дня у неё появилась устойчивая боязнь собак – всех без исклю- чения. Виктору Алексеевичу пришлось избавиться и от своей дворняги. Собачка была добрая и ласковая к Наде старалась подбежать, виляя хвостом, но та обходила собаку стороной, а потом сказала отцу: «Я и её боюсь, не нужна она!».

Виктор Алексеевич недолго думал, выдернул шкворень из земли и вместе с цепью повёл своего «шарика» вдоль по дерев- не, надеясь кому-нибудь наделить собачку. С тех пор, на подво- рье у них собак никогда не будет, а их место займут коты и кош- ки: дородные, умные, ленивые и воровистые. Последующий год девочку возили по бабкам, пытаясь вылечить испуг; это ли по- могло или сам организм и возраст, справился с недугом, утвер- ждать не будем, но с годами этот случай остался в памяти у На- ди, как обычная неприятная история.

Этот трагический случай с дочерью подействовал на мать особо впечатляюще: тот страх, что она чуть было, не потеряла свою дочь, впитался в её душу теперь надолго. Матери всегда переживают более трагично за своих детей, чем отцы, потому как дети – это частица её самой. Лукерья Александровна с того дня стала более религиозной поистине верующей в Бога женщиной. От неё не услышишь скверного слова, знала все праздники цер- ковного календаря и соблюдала их с точностью, как это и пред- писывалось религией, требуя этого и от членов семьи. Сама судь-

ба, сделав её почти не зрячей с грудного возраста, толкала в лоно религии. Религия, – кричали на всех углах большевики, – это мра- кобесие! Но для многих, а возможно и для большинства она эта религия оставалась единственной отдушиной, в которой человек мог как-то выразить себя: излить всю ту горечь и томление, отча- янье, что скопилась на душе, обрести надежду на будущее, нако- нец, чтобы остаться в дальнейшем просто человеком. Свою ущербность в этом мире Лукерья Александровна старалась сгла- дить самой религией; с её непокладистым характером, в то же время умственными способностями в душе у неё всегда возникал протест с тем, что происходило вокруг. Молитвы к Богу, общение с другими верующими лишь это не ожесточало её против непра- ведного сущего мира, который принесла новая власть. Всё боль- ше приходило к ней людей: старушек, женщин зрелого возраста, молодых вдов обиженных жизнью и самой властью. Вечерами, а по церковным праздникам и днём к ней в хату собирались те, ко- торые были далеки от новых веяний большевизма, коммунизма, троцкизма и прочей дребедени, которой пичкали народ. Со- бравшись, пели церковные песни, читали святые книги: «Еванге- лие – Старый и Новый Завет». Разбирали прочитанный отрывок, пытаясь проникнуть в суть текста. Читали при свечах, лишь иногда зажигая керосиновую лампу, которая давала чуть больше света, но была зачастую не по карману; керосин стоил денег, да его по- рой было и не достать. В святом углу: от пола до потолка висели иконы, перед ними на цепочках висели три лампады: в центре большая лампада, а по бокам маленькие. Мерцающие огоньки лампад, освещая лики святых на иконах, создавали в тёмной комнате зримое видение: иконы словно оживали. Появлялись необычные цветовые гаммы, вокруг головы святых угодников светились нимфы и чем дольше смотрел человек на иконы, тем больше они оживали в его глазах. Порой это было так ярко выра- жено, так реалистически всё оживало, что присутствующие вхо- дили в религиозный испуг, становились на колени, молились и искренне верили в то, что Бог их услышал. Когда было особенно

морозно, в печи горели дрова, в более тёплые дни тлел кизяк; в хате было тепло и уютно, а воскуренный кусочек ладана создавал иллюзию той церкви, куда они раньше ходили, а теперь с её стен сделали свинарник и коровник в колхозе. С того времени, как вначале закрыли, а после совсем разобрали церковь, народ буд- то осиротел, это как у малых детей отнять родителей. Перед тем как сломать церковь, власти унесли и увезли из церкви всё, что представляло хоть какую-то ценность. Реквизировали от колоко- лов до медных подсвечников, и лишь благо иконы и книги уда- лось разнести по домам жителей села. Иконы и то, что удалось сохранить из церковной утвари, вновь народ принесёт во вновь открывшуюся церковь, которую откроют в одном из домов, хозя- ев которых выслали в Сибирь как врагов советской власти. Во время войны Сталин сделает отступление от Ленинской политики

– изжить со свету старую религию, ибо она явно мешает возро- диться новой – и разрешит открывать церкви там, где они ранее были. Из лагерей и тюрем из тех же Соловецких островов будут выпущены многие, но не все священнослужители, как низкого ранга, так и высокого. На местах если и станут претворять в жизнь это указание вождя, то с зубовным скрежетом. Но это будет ещё не скоро, до тех времён многим просто не дожить, потому как, за окном был тридцать шестой год – последний год перед началом великих репрессий; колоду карт требовалось заново перетасо- вать, а затёртые карты заменить новыми. Старая русская посло- вица говорит: «Помяни в недобрый час нечистого – он тут же на порог явится!».

Как-то ранним утром, когда и во дворе то ещё никто не успел побывать, в дверь кто-то постучал. И стук был какой-то необыч- ный явно, что не костяшками пальцев, а чем-то тяжёлым будто молотком. Лукерья Александровна в беспокойстве подбежала к окну и стала через пелену своих незрячих глаз вглядываться в пространство своего двора. Ей удалось разглядеть, что у их забо- ра рядом с калиткой стоит привязанная к столбу лошадь под сед- лом, а человека, который стучал в дверь, увидеть она не могла:

вход в хату из окна не просматривался. Она быстро вышла в ко- ридор и, не задавая вопросов, откинула засов на двери. На поро- ге стоял человек в форме затянутой ремнями: на боку висела ко- бура с наганом, в руках плеть, накрученная на массивную корот- кую рукоятку, которой он вероятно и стучал в дверь. От такой не- ожиданности да ещё от такого гостя – чтоб таких гостей и на том свете не встречать – Лукерья Александровна вначале растеря- лась, оторопела и даже не находила подходящего нужного слова, чтобы задать какой-либо вопрос. Пришелец вначале, молча, и пристально рассматривал хозяйку, затем с размаху, хлопнул по своему голенищу сапога рукоятью плётки и каким-то внутренним пропитым и прокуренным голосом грубо сказал: