Александр Стребков - Курай – трава степей

Любовь Филипповна, по просохшей тропинке подымаясь на подъём переулка, который спускался к мосту через реку, на- правлялась к дочери. Навстречу ей шёл Кошевой Митрий: был он старше Любовь Филипповны годов на пятнадцать, когда то они даже дружили семьями. Ещё до прихода к власти больше- виков Кошевой был одним из зажиточных на селе, но раскула- чиванию, как в начале двадцатых, так и в начале тридцатых го- дов не подвергался. С Германского фронта он явился уже ком- мунистом, а когда встал вопрос об имуществе зажиточных се-

мей всё своё добро добровольно сдал в колхоз до последнего постромка к лошадиной сбруе. Спускаясь по переулку к берегу реки, на плече он нёс рыболовные сети, намотанные на колья, а когда поравнялся с Любовь Филипповной, остановился, близо- руко прищурившись, вглядываясь в неё словно узнавая, сказал:

– Никак ты, Люба? Еле признал… – постарела ты что-то! Ну, здравствуй. А я иду, смотрю, что-то знакомое, а признать не мо- гу, наверное, уже совсем слепым и старым становлюсь.

Любовь Филипповна ответила на приветствие и решила по- говорить с ним, потому как знала, что человек он хоть уже и не молодой, но в активе сельского совета имеет авторитет и своё слово, к которому, как говорили, зачастую прислушиваются, а иногда его даже приглашают в район на какие-то там собрания. Ещё говорили, что он имеет орден боевого Красного знамени, врученный ему самим командующим фронтом Михаилом Фрун- зе: где-то там – за бои на южной Украине. Орден свой он не но- сил, да и не показывал никому и за подвиги в Гражданской вой- не тоже помалкивал. Со временем, может быть, поняв, что вое- вал совсем не за то, о чём тогда думал и чему верил, постепенно от активной партийной жизни отошёл, ссылаясь на возраст и болячки. По природе человек он был добрый, покладистый, а во время последней компании по раскулачиванию благодаря его заступничеству некоторые жители села избежали участи быть отправленными в Сибирь.

– Как там, Люба, твой служивый?

– В колхоз пошёл работать: пока поставили помощником тракториста, он в армии многому чему научился и в технике хо- рошо разбирается. Теперь у меня свой кормилец в доме: с его возвращением и на душе светлей стало.

– Давай, Люба, присядем во-о-он на тот просохший бугорок, а то меня что-то ноги последнее время мучают, – сказал Коше- вой, снимая с плеча сети, после чего положил их на обочину до- роги. Затем нарвал сухого бурьяна, выстелил им место и пригла- сил Любовь Филипповну присаживаться:

– Вот… решил лодку заодно проверить и сети поставить. Ры- ба после зимы жирной должна быть… жена попросила: пойди – говорит – может, поймаешь хоть пескарей да бубырей каких. Ну, рассказывай, как свой век вдовий на плечах коротаешь?

– Живу, дядь Митя – куда деваться: одна радость – сын вот из армии вернулся да внучки ещё, иду вот к ним. Дядь Мить, всё мучаюсь сомнениями, в душу страх закрадывается, и спросить вроде как не у кого: в газетах пишут много, но многое я не по- нимаю. Я ведь ради этого даже газету «Правда» выписала. Ты вот человек партийный, на собраниях бываешь, скажи честно – война будет? В газете всё так запутанно написано: то какие-то ноты протеста, то мирный договор с Германией и тут же о про- вокациях с их стороны, как говорят, без попа не разберёшься, объясни мне, если можно.

– Чего тут, Люба, объяснять: судя по настроению Германии – война рано или поздно будет. Я этих немцев ещё в германскую войну изучил. Паршивый народ скажу тебе; всё на чужое зарят- ся, всё им неймётся: то земли им мало, то кто-то нападать на них собирается, какую-нибудь гадость, но придумают лишь бы бойню развязать. Лично с моей точки зрения, так за те все века, что они народам горя столько принесли их уже давно пора под- чистую с лица земли стереть, чтобы дальше людям спокойней жить стало. Жадность и корысть главная черта их характера: ку- чу дерьма, гад, наложит, бриджи свои на подтяжках на жирную задницу как у хорошей бабы натянет и ещё сволочь оглянется – посмотрит на свою кучу дерьма и сожалеет, что домой не смог донести. Вот это и есть сущность этого народа. Об одном сожа- лею, что мало я их там на тот свет отправил. Кабы не царь со своей припадочной царицей да не продажные генералы, кото- рыми он себя окружил, мы бы их ещё в шестнадцатом году в бараний рог согнули. А в жизни сама знаешь, если кому морду хорошо намылят второй раз не суётся. Я ведь чего к большеви- кам- то прислонился?.. да по той же самой причине, что бардак

кругом в армии и власть в стране пора было менять. Я, Люба по- нимаю, за сына своего боишься он у тебя единственный. У меня тоже сыновья, также боюсь за них, сам бы пошёл вместо них да не возьмут уже, стар стал. А от супостата хорошего ждать не приходится, наверняка скоро полезет! Слаба наша страна ещё для войны, ещё бы этак годиков с десяток, потом и силами можно было бы померяться.

– А с финнами чего не поделили, зачем с ними – то воевали?

– Фины, говоришь? То особая история. У них там те же немцы всем заправляют. Сидели, суки, в бинокли всё разгля- дывали окраины Ленинграда. А что такое Ленинград? Это, прежде всего – колыбель революции, а они на самые окраины орудий своих натягали; в случай чего, по городу надумают стрелять в городе снаряды взрываться будут, вот и отогнали их подальше. Немцев тоже не мешало бы отогнать подальше – не стоило их в Польшу пускать, а то теперь они у нас под носом сидят. От нас с тобой, Люба, ничего не зависит и, если что, хо- чешь – не хочешь, а сыновей придётся отдать, кто же страну защищать будет? Часто вспоминаю твоего Саньку, добрый бое- вой был хлопец. Зря сгубил себя. За кого воевать-то было?! За царицу-немку, которая с потрохами Россию продала да с Рас- путиным тягалась, как сучка?! А Николашка?!.. С утра уже опо- хмелился и лыка не вяжет. За таких воевать?! Я ещё в шестна- дцатом понял, что большевикам править страной. По их дис- циплине и организованности: иной раз даже на фронте прини- мали на себя командование и наводили порядок. Офицеров то повыбили всех, вместо их прислали желторотиков, которых ма- теринской титькой ещё кормить надо. Были случаи, когда не- мец такой артиллерийский концерт устроит, а нам-то и отве- тить нечем – ни одного снаряда, а этот юный прапорщик сидит в уголку траншеи, молится и маму зовёт одно, и тоже повторя- ет. Даже жалко их было.

– Думала, дядь Мить, что утешишь, а ты ещё больше меня расстроил. Что же это у нас за жизнь-то такая… от одного горя ещё не очухались, а на пороге новое стоит? Видно так и помру, не дождавшись спокойных времён. Вот иногда думаю, – будет ли время, когда на земле совсем войн не будет?

Немного подумав, Митрий Кошевой глядя вдаль на проти- воположный берег реки куда-то за горизонт, сказал:

– Ещё, будучи на Германском фронте, был у нас в полку один прапорщик из благородных. Фамилия у него немецкая трудно выговариваемая, потому не запомнил, знаю, что кня- жеского рода. Перед отправкой на фронт был он разжалован до чина прапорщика. Не знаю, за какие грехи, но знаю, что со- стоял он в партии эсеров. Так вот он говорит, что война – это реальное бытиё человека. Не мирная жизнь – а война; и я – го- ворит он – сейчас вам это докажу. Человечество воевало все- гда и на всём пространстве земного шара: воевало, воевало – сколько себя помнит. Любая страна или же отдельно взятый народ, лишь только прекратит активные боевые действия тут же начинает готовиться к новой войне, львиную долю всех своих средств отправляя на вооружение. Получается мирной жизни как таковой не существует, есть лишь небольшая пауза, это как в бою – передышка для того чтобы перегруппироваться и снова в бой. Если хорошо подумать над его словами, то полу- чается, что он прав.