Александр Стребков - Курай – трава степей

мия будет нести большие потери, встанет в очередной раз вопрос о поражении. За это несчастное и ни кому неизвестное озеро Ха- сан угробили столько ни в чём не повинных молоденьких ребят, которые бежали, держа винтовки наперевес образца времён ца- ря гороха на японские пулемёты. А песня: «Гремя огнём, сверкая блеском стали…», почему-то не сработала. То было начало; потом Ханкин-Гол; затем Финляндия; ну а позорный и страшный сорок первый о нём и говорить не стоит, там наши «гении и вожди» от- личились по-настоящему: сдавая армии, а вместе с ними куски своей территории по площади как половина Европы. В далёкой Манчжурии Ваня Бережной получил своё первое боевое креще- ние, первое пулевое ранение и первую медальку за то проклятое озеро, которого бы век не видать. Воинский путь Александра Квачёва сложился куда менее воинственно. А то, о чём когда-то советовала ему его мать, оказалось несбыточным. Шлейф – «Сын белогвардейца» – тянулся за ним так, что оторваться от него был один лишь способ – это лишить себя жизни, другого способа не существовало. НКВД за этим зорко следила. Отправили служить на Урал в места грандиозных строек индустриализации – Магни- тогорск. Плавильные домны и прокатные станы, цеха и электро- станции, карьеры и дороги, ну и бараки для себя – вот что пред- стояло построить зекам и воинам, таким как Саша. Когда срок службы подошёл к концу, то ни о каком продлении её не могло быть и речи, ну разве что продолжать вкалывать по десять- двенадцать часов на стройке и спать в деревянном бараке ничем не отличающемся от тех, в которых спят политические зеки. В ка- нун отбытия из части домой с каждым таким солдатом как Саша имел личную беседу особист, который курировал данную часть. Капитан долго листал дело на Квачёва Александра, а тот в это время стоял посреди кабинета вытянувшись в струнку. Наконец, подняв голову, поглядев на Сашу, сказал:

– Тут я смотрю – у тебя одни похвалы да благодарности; толи ты хитрый и примазаться хочешь, нутро настоящее своё скрыть, толи и, правда, дурной на работу? Но, в общем-то, ничего: неда-

ром тебя государство три года кормило, пожалуй, что отработал честно. Слушай, Квачёв, а зачем скажи тебе уезжать? Съезди в отпуск, повидай родных ну и опять сюда. Работать ты, как я по- гляжу, умеешь. Мы тебя для начала бригадиром поставим. Ведь всё равно сюда вернёшься, только на сей раз уже под конвоем, это я тебе без всякой туфты говорю. Тогда придётся всё сначала начинать, а то – сразу бригадир. Мой совет тебе – оставайся. Иди

– подумай, надумаешь – заходи можно и без стука.

Саша ещё больше вытянулся в струнку, и как учила мать, бойко ответил:

– Я подумаю, товарищ капитан, обязательно подумаю.

– Ну-ну, иди, думай, – сказал особист и захлопнул папку с личным делом.

На следующий день Саша получил проездной билет до стан- ции Кущёвка, сухой паёк на семь дней и отбыл на родину. К осо- бисту он так больше и не пошёл. Он, может быть, и остался бы, но была одна причина, из-за которой он не мог пересилить себя – это сам Урал. Здесь ему было всё чуждо. То скопление народа кругом; эти постоянно дымящие трубы мартенов, от которых по- рой дышать было нечем; постоянный грохот и суета. Саша при- вык к раздолью и тишине южных степей к ласковому солнцу, пе- нию степных птиц, к скачке верхом на лошади так, что ветер в ушах свистит. Сама атмосфера бытия чужда ему была здесь: ос- таться здесь – это заживо похоронить себя, – так он думал, – стоя в тамбуре вагона и глядя на проплывающие мимо холмы и скалы старых Уральских гор. Слова капитана постоянно звучали в его голове, он старался мыслями отвлечь себя, старался думать о доме, о предстоящей встрече с родными, но уже через минуту мысли вновь возвращались к тому, о чём так хотелось забыть. Он не мог понять, в чём он провинился в этой жизни, что судьба к нему столь не благосклонна? Саша много всегда читал, теперь, думая о своей участи он сравнивал себя с неприкасаемыми в да- лёкой Индии. Неужели, – думал он, – и у нас может быть, что-то подобное? Получается, что может! Спустя неделю, пройдя все

мытарства в дороге с многочисленными пересадками, Саша при- был в родную деревню. Радости и ликования, с которыми его встретили, описать было бы сложно. Наденька, налетев со всего разбега, чуть было с ног его не сбила. Остальные от радости больше плакали, видя его живым и невредимым.

– Да ты уже почти невестой стала! – прокричал Саша, взяв под мышки Надю и поняв вверх, – совсем взрослая, ну и Надька!

– А ты как думал, – ответила Надя, – я уже даже в школу не хожу, в колхозе телятницей работаю, – хвастливо заявила она. Саша легонько отстранил Надю в сторону, подошёл к матери, обнял её, не произнося ни слова, положил свою голову ей на плечо так и застыл надолго. Уже через три дня Саша работал в колхозе. В тот год в семье Виктора Алексеевича случилось при- бавление в семействе, родилась ещё одна девочка, которой да- ли имя Зоя. Надя действительно не пошла в очередной пятый класс, а вместо него отправилась на ферму колхоза «Пролета- рий» в помощницы ухаживать за телятами. Самой ей пока что ещё телят не доверяли. Колхозы, так или иначе, оставались единственным источником пропитания для жителей деревни, потому-то с каждым прожитым годом эта ненавистная система- режим в совсем ещё недалёком прошлом приживалась в умах, как и в самой жизни крестьян. Урожаи последних лет были хо- рошие, может быть единственное, что радовало селян: потому как, получив в конце года на каждый заработанный трудодень натуроплату, голодная смерть уже не грозила.

Встретив сына, Любовь Филипповна, не стала говорить никому об этом, но в душе радовалась, что сын не послушался её совета и вернулся домой. Сын для неё являлся единствен- ным свидетелем и памятью о муже: о той такой короткой и счастливой жизни. Дочери, обзаведясь семьями, как то ото- шли от неё в сторону с годами. Со стороны выглядело как будто всё по-доброму, всё хорошо, но она-то чувствовала то отчуждение, которое от матери не скроешь. И одна лишь внучка Надя как-то сглаживала те шероховатости, которые ис-

ходили со стороны дочерей, а в особенности от Полины, ко- торая последнее время и дорогу забыла к матери. Теперь она с утра до вечера только и думала о сыне: старалась каждый раз придумать новые блюда и откормить сына после трёхлет- него скудного пайка. Одного она не могла знать, что пройдёт всего каких-то полтора года, которые останутся в памяти до последнего её вздоха и Сашу вновь призовут в числе первых мобилизованных на фронт.

После долгого весеннего ненастья отшумевших по балкам и оврагам весенних ручьев, наконец-то стало припекать и солнце; протаптывались первые сухие тропинки по деревне, подсыхали дороги, а взгляд селянина каждодневно устремлялся на свой личный огород, тая нетерпение выйти туда с лопатой и ведром семенной картошки. Долгое время стоявшая распутица, так из- мучившая селян, подавала надежду, что уйдёт наконец-то окон- чательно в этом году. По буграм, за прибрежной полосой разно- травья и на распаханных участках, которые просыхали намного раньше, начали сев яровых зерновых. Четвёрка впряженных лошадей тащила за собой сеялку, а на склоне балки вдали пых- тел трактор «Керзон», который тоже тащил сеялку на своих же- лезных колёсах с шипами, напоминающих из картинки школь- ного учебника доисторического монстра. Весна в этом году, как и во все предыдущие годы, ничем не отличаясь, не предвещая беду, и если в ней и была какая-то своя особенность, то разве что была она сорок первой в этом столетии.