Павел Тиккоев - ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён

«Запах этим не убьёшь и мне понятно, что они точно тут “накатывали”» – удовлетворённо подумал отец Тоя.

Дверь сортира отскрипела и вместе с запахом мочи выпустила участкового, отиравшего на ходу руки о свою задницу, обтянутую форменными галифе. Опер вернулся к месту, дававшему ему право на дознание и даже право на допрос и это право подтверждалось, пусть и плохонькой, но всё же настольной лампой, стоявшей на краю стола. Продолжая елозить ладонями по жопе, мент “запетуши́л” правым глазом поочерёдно на каждого из преступников. Однако эта попытка гипноза не имела никакого смысла, потому как каждый из “пациентов” был занят исключительно собой.

Анастас цинично дремал, приоткрыв в нирване рот, и чуть пускал слюну со стрелки губ. Толстый, склонив голову, казалось, рассматривал свои ботинки и периодически поднимал то один, то другой носок. Но если приглядеться повнимательней, то становилось очевидным, что он вытопывает какую-то музыку. Той очень тщательно следил за всем, что делает опер и скорее сам пытался его приручить.

– Итак, приступим, – настроился мент, уселся за стол и достал из верхнего ящика почти чистый лист бумаги.

– Почему нарушаете тишину и мешаете спокойному отдыху граждан? – вдруг переиначил тему встречи участковый. – Почему орёте прямо под окнами трудящихся, мешая их отдыху после трудового дня? – усилил он степень ответственности.

“Михаил Иванович” недоумённо посмотрел сначала на «трища начальника», а затем на Тоя.

– В этом дело-то что ли? А что ж вы про… драку какую-то? – спросил отец Тоя, удовлетворённо закинул ногу на ногу и уплотнился в спинку стула. – Да и ясно ведь, ну как эти хилые парни могли… да и зачем?.. напасть, а тем более справиться! с этим верту… – отец Тоя не договорил и умышленно подавился кашлем. – Да там явно орудовала шайка взрослых преступников с ясным смыслом и умыслом, – отец Тоя, окончательно поняв, что беда миновала, решил взять инициативу и завершить присутствие в этом затхло-смурном заведении. – Вам нужно прямо сейчас, – убедительно продолжил он, рассматривая мента и теребя свою шляпу, – организовать опрос всех возможных свидетелей. Провести облаву и “шмон” на “малинах” для изъятия вещьдоков… Он был ограблен? Время дорого и давайте, не будем его терять!

– Прекратите уже! – взорвался негодованием опер. – Это всё и даже бо́льшее давно уже делается, – он исподлобья глянул на офанаревших от его слов дружинников и вдарил ладошкой по столу.

– Мы не это здесь рассматриваем! Вопросы здесь ставлю я!.. согласно общей так сказать обстановке на районе… всех происшествий… случившихся. И независимо! – рявкнул опер и снова зыркнул на начавших что-то соображать ДНДшников. – Ваше дело… всех! – он ткнул указательным пальцем в каждого из присутствующих в узилище. – Каждого! Сообщать и признаваться во всём, что было и стало вам известно. Дать показания обо всём, что вы увидели, пусть и случайно, а лучше когда увидели неслучайно, а из бдительности, – сурово назидал мент. – Вы не имеете права ничего скрывать! – почти уже орал дознаватель, подобострастно воззрев в потолок и теперь уже явно желая быть услышанным в известной квартире. – Мы калёным железом выжгем… вообще всех, которые имели или будут иметь…

– Давайте по делу, гражданин начальник, – достаточно грубо пресёк отец Тоя монолог мечтателя о гбшных погонах.

Опер от неожиданности захлопнул пасть и, вылупив свои зырки, сделал попытку включить мозг. «Тварь антисоветская, – попытался размышлять мент, правда, его не вполне “серое вещество” имело весьма ограниченные способности. – Пыль лагерная! Доходяга, блядь!.. Всех вас там надо было кончать!.. Тогда и этих выродков не было бы. Ничего, вернётся наше время. Ещё встретимся… но тогда кровью харкать будете. Жалко, сука, что они не вмазали этим придуркам – дружинникам. Хоть случайно лупсанули бы… тогда щас бы захерачил им нападение на представителей власти. На “малолетку” запёр бы этих говнюков… ну уж под надзор – точно. Каждый вечер, суки, отмечались бы у меня. А этого на работе бы… товарищеским судом. Да хер бы тебе, а не профсоюзные путёвки!.. И матерям ихним – то же самое!» – на том мыслительный процесс офицера завершился, и пришло осознание бессилия в дознании чего-либо, которое совокупилось с дьявольской злостью вообще ко всему вокруг, и родилась ненависть. Желая нагадить по максимуму он ткнул ручку в чернильницу, собираясь что-то записать, но от чрезмерного усердия сломал перо.

– Блядский рот, – выблевал опер и, доставая сломанное перо, выпачкал пальцы в чернилах.

– При детях прошу не выражаться! Вы всё же как бы там ни было, а вы представитель власти, – спокойно и безо всякой ехидны, но очень твёрдо и с лёгким вопросом в конце фразы вколотил в воздух узилища отец Тоя.

Опер решил загладить оплошность процессом театрального оттирания пальцев от чернил. Он пониже опустил голову, и казалось, пытался даже обнюхать каждый очередной оттёртый перст… но, укосив глазом нетерпеливо тюкающий по столу указательный палец “Михаила Ивановича”, весь изнутри пошёл на излом и выдавил из себя:

– Прошу прощения. Это случайно… Вырвалось.

– Попрошу впредь вести себя сообразно!.. при детях! – отец Тоя победно ещё раз продемонстрировал морской якорь на запястье сжатого костоломного кулака.

«Твари!.. Паскуда!.. Сволочь! Учить вздумал. Ты кого учишь, гниль антисоветская? Я тебе докажу, сука…» – накачивался ненавистью представитель власти и пытался соорудить на своей роже нечто волчье, но сподобился он вылепить лишь морду шакала… а кровь, прилившая к его лицу от взрыва эмоций, залила всё это красным и особо тщательно – глаза. Его ненависть прибрала к рукам все силы организма и оставила голосу только тонюсенько-сиплую возможность, которой он и затявкал:

– А вы знаете, что́ они орали на улице? Что́ горланили эти… Что́ они устроили прямо под окнами? Что вы орали?! Говори! Говори, я тебе говорю!.. – мент просто задыхался от желания истребить словом всё вокруг.

«Сейчас кончится. С такими-то нервишками, да на такой работёнке… Уймись, не катит тебе сегодня. Ничё у тебя не вышло, да и не выйдет… И пора разбегаться… Зато побухаете под селёдочку. Да, селёдочка классная. Щас бы кусманчик с хлебцем. Жрать охота! Хотя бы просто кипяточку… с сахарком… а потом яишню на сале… с чесночком… можно даже просто кусочек сальца на хлебушек, да хлебушек чтоб потолще… и горяченький» – Той хлебнул слюны и впитал лишь окончание реплики Анастаса, разбуженного тонким лаем опера.

– Ты чё разорался? Решай чё те надо и от…! – тут Анастас замялся, глянул на отца Тоя и решил не зазвучивать слово до конца.

– С тобой вообще пока не разговаривают! Сиди и помалкивай! – фальцетом строчил офицер. – Я тебя спрашиваю, что вы там орали? – мент упёрся в Тоя своими красными выпученными глазёшками.