Артем Соколов - Дорога так далека

– Войдите. – В кабинете Гришу за столом ждал Александр Анатольевич. Строгое лицо с выдающимися бровями, неестественные губы и жидкие чуть седые волосы.

– Здравствуйте, Александр Анатольевич?

– Я. Прошу, проходите, садитесь.

Грише не понравилось как учитель его пригласил. Учитель держался учтиво, но не униженно; его лицо действительно выражало деловитость, но на стул он указал рукой, при этом глядя на Гришу не мигая.

– Благодарю. У меня к вам пара вопросов.

– Валерия Михайловна меня предупредила. – Он говорил довольно громко, но спокойно, смотрел Грише прямо в глаза. – О Мише Преображенском, как я понимаю? – Гриша кивнул. – Хороший был мальчик, – произнес Александр Анатольевич, со вздохом отводя глаза.

– Как я понимаю, он у вас был на карандаше?

– Что вы имеете в виду? – учитель впился в Гришу взглядом.

– Он был проблемным ребенком? Почему он постоянно ходил к вам? – Гриша чувствовал себя некомфортно. Учитель распространял вокруг себя подавляющую все живое энергетику.

– Психолог нужен не только проблемным…

– Лейтенант юстиции Кузнецов, – Гриша, спохватившись, лихорадочно вынул из кармана удостоверение и протянул его собеседнику.

Александр Анатольевич взял ксиву и внимательно рассмотрел. Спустя секунду он усмехнулся.

– Недавно на этой работе, лейтенант? Только с юрфака? – в голосе Александра Анатольевича слышалось откровенное превосходство.

– Что? Да… – Гриша на рефлексах согласился, плохо понимая, что ему лучше делать.

Александр Анатольевич насмешливо вернул ксиву Грише. Тот облегченно вздохнул.

– Как я говорил, психолог нужен не только проблемным детям, даже полностью стабильным и самодостаточным детям и взрослым бывает нужна помощь и поддержка, и…

– Но, как я понимаю, – перебил Гриша – школьный психолог не может без причины заниматься с каждым ребенком, с каким считает интересным.

Они боролись взглядами.

– Верно, – Александр Анатольевич нарушил молчание. – У Миши действительно были определенные проблемы, но не уверен, что я вправе их обсуждать.

Он скрестил руки на груди.

– Знаю, – Гриша был готов к этому – но ребенок пропал. Я должен быть уверен, понимаете? Нам надо собрать о нем побольше информации, чтобы точно понимать, что он убежал сам, и куда он мог пойти. Были ли у него…

– У него не было друзей в школе, ясно? – грубо остановил Гришу учитель. – Его никто особо не любил.

– А… – Гриша подвис. – А почему? Что с ним… – Александр Анатольевич тряхнул головой.

– С ним все в порядке! – психолог немного повысил голос. – Он был хорошим ребенком. Извините. – Он снова вернулся к нормальному голосу.

– Так, значит, что-то было не в порядке? – Гришу начинала раздражать эта игра в вопросы. Александр Анатольевич всем своим видом показывал, что знает ответ, но не решается говорить. – Слушайте, мне…

– У парня были проблемы с родителями. Серьезные. – Психолог покачал головой.

– Проблемы с родителями? – Гриша нахмурился – Валерия Михайловна сказала, что мальчик был из благополучной семьи…

– Нет. – Александр Анатольевич говорил с нажимом. – Родители не пьющие, при деньгах, все нормально. Только… – Он поморщился, будто сталкиваясь с тараканом в ванной. – Родители, скажем так, завысили планку. – По выражению лица Александра Анатольевича было видно, что он сильно сглаживает углы.

– Вы не могли бы?..

– Грязные подробности? – мужчина горько усмехнулся. – Конечно. Обычная история: ребенок просто не выдерживает всех амбиций родителей. Знаете как это бывает: «четверка – это не пять, мы идем на медаль… в третьем классе» и все в таком роде. Он был милым мальчиком, старался… – Александр Анатольевич уже активно возмущался и жестикулировал. – Дошло уже до того, что заикался и плакал у доски. Если у вас будут дети, лейтенант, дайте им право на ошибку… – психолог отстраненно смотрел в окно. – Его, конечно, не били, но у родителей и так достаточно рычагов давления на своих детей. Полагаю, после одной из истерик он и сбежал, – подытожил Александр Анатольевич.

– Я слышал, – Гриша заговорил после паузы, – Крестовоздвиженский резался. Это правда?

– О, вижу вы все же прочли мои предыдущие показания… – он хохотнул – ведь так? Прочли?

– Да, разумеется, – Гриша снова похолодел.

– А… Ну ладно… – Александр Анатольевич смотрел на него весьма подозрительно.

– Так резался или нет?

– Да, у него были следы на руках, и мы говорили об этом, но разве это имеет значение? – Гриша сглотнул; слишком уж вкрадчиво смотрел на него учитель.

– А он не мог… Пойти в какое-нибудь место, где его не найдут, и совершить самоубийство? – Александр Анатольевич усмехнулся.

– Не думаю, скорее просто сбежал. Вы еще молоды, лейтенант… Вы представляете, какая нужна сила воли, чтобы отнять жизнь у себя самого? А десятилетний мальчик… Сомнительно, лейтенант, очень сомнительно. – Он не мигая смотрел Грише прямо в глаза.

– Ладно, я лично услышал ваше мнение, – Гриша достал из кармана пачку бумажных стикеров и взял со стола психолога ручку – я оставлю вам свой номер, если вдруг все же вспомните что-то важное, позвоните мне. – Он отклеил стикер с цифрами и прилепил его к столу. Подняв взгляд, он обнаружил, что Александр Анатольевич смотрит на него задумчиво и весьма подозрительно.

– Прошу прощения? – Гриша сохранял спокойствие.

– А вы не слишком все же молоды для лейтенанта? Сколько вам лет?

– Двадцать семь, – соврал несчастный «Кузнецов» неубедительно.

– Да… А вам на службе позволяют носить такую прическу? Уж больно волосы длинные…

Гриша поежился. Цепкий взгляд Александра Анатольевича впился в его конский хвост.

– Что? А! Да… Меня никогда не спрашивали. Знаете, мне надо бежать, – Гриша сильно нервничал; на лбу снова выступил пот. – Все, мне пора, не забудьте про номер.

– До свидания, лейтенант, – усмехнулся учитель, когда Гриша в спешке покидал его кабинет.

Максим в фургоне проигнорировал и появление Гриши, и что они тронулись. Он хмуро уставился на дорогу и зелень кругом. Детали воспоминаний немного размылись с годами, но он не мог ничего из этого забыть.

Второй класс, ему семь; он уже не тощий ангел из рекламы киндера, но еще и не толстяк, одежда сидит плотно, но не тесно, волосы взлохмачены, но не спутаны, спина и плечи только начинают сутулиться.

Ровные ряды школьных парт, настолько одинаковых, что в трех можно и заблудиться. Абсолютно никто не хочет тут быть. Включая учительницу. Она сидела за столом: плохо окрашенная блондинка, за пятьдесят, с маленькими торчащими глазками и мужским лицом она напоминала раздавленную жабу.

Максим старался не смотреть на нее, он старался вообще никуда не смотреть и с каким-то трудом поспевать за ее бешеным темпом в записывании слов.