Ольга Климова - Неполное превращение. Роман

Сели в машину, и снова тишина за окном.

– Ты видел, как та в платье морщилась?

– Она сходила на горшок.

– Как не стыдно, ты преподаватель!

– А ты юрист, и тоже преподаёшь.

– Да, гражданское право и кандидатскую защитил.

– Молодец, а про что трёп?

– Так про тараканов?

– А!

– Я про неполное превращение рассказать хотел. Понимаешь, как превращение ребёнка во взрослого, любителя в писателя, когда отрастают крылья. Неполное превращение – в любом творчестве отрастают крылья, не в буквальном, конечно, смысле. Как тебе понятнее разъяснить, превращение студента в юриста, юриста в ученого, проходит несколько стадий, но стадии не у всех завершаются и полное превращение каждому не грозит.

– И почему не всем?

– Не знаю почему.

– И как это понять, что превращение полное?

– Только интуитивно. Читаешь его работу или слушаешь, ты видишь, да нет не видишь, чувствуешь, всеми фибрами ощущаешь большие полноценные крылья у него за спиной. Бывает, значит, и человека рядом нет, смотришь, результат его труда, опять ощущаешь крепкие крылья у незнакомого совсем человека. Ты его даже представить порой не можешь, а крылья видишь. И это не руки, руки это только инструмент на пути к полному превращению от творца ребёнка к творцу взрослому. Ты понимаешь, должны, должны ощущаться крылья за спиной.

– Да как ты это понимаешь?

– Говорю же, интуитивно, читаешь, смотришь и понимаешь.

– Ну ты вот такой главный цензор.

– Не главный, просто если есть, то есть и в подтверждении извне не нуждается.

– Ученый сейчас кто такой? Высококлассный преподаватель. Преподаватель, маркированный знаком качества. И тогда ему кандидату или доктору необходимо дополнительно проявляться в науке. Вот и приходим к тому, что учитель или преподаватель это самый умный человек.

– Ты вот тоже преподаёшь в ВУЗе.

– На кафедре юриспруденции.

– Ты приезжай ко мне, с рассказом поможешь. Я пишу мистический рассказ. Да, а полное превращение знаешь, это больше по творческой части, не по работе.

– По тараканьей?

– Вот заладил!

– Вот ты энтомолог любитель, тебе это нравится, и признайся, в разы больше, чем твоя русская литература XIX века.

– Дело не во мне, а в насекомых и животных.

– Да ладно.

– Не знаю, как объяснить. Когда смотришь на их натуральность, отключаешь надоедливое воображение, к реальности возвращаешься, и лучше пишешь.

– Вообще-то литератору весьма ценно изучать насекомых, жуков, бабочек, может и так, объяснение принимается.

– Знаешь, Юра, тараканы едят бумагу, а простейшие, живущие в тараканьем кишечнике, переваривают целлюлозу; тем временем, тараканы переваривают простейших. Тараканы жрут бумагу. Так что неправда, что бумага всё стерпит. Она не терпит тараканов.

– Допустим.

– А ты знаешь, у каких животных неполное превращение? Никогда не отрастают полноценные крылья?

– Не знаю.

– Это вши и крыльев у них нет.

Молча уставились в экран, висевший в салоне машины. В телевизоре без звука темнокожий покрытый волосами индус в шортах трусиках ногами и руками крепко, как липкими клешнями, приклеился к вертикальному бревну.

– Вот йоги умеют. Как тараканы или вши, бегают и прыгают по вертикальному бревну.

– Ага. То есть в насекомых превращаются?

– Превращаются, когда им нужно, но не полностью. Под насекомых стилизуются.

Картина городского вечера за окном чуть затемнилась. Пьяненький упал. Виктор выскочил из машины, установил пьяного на ноги, закрепил, тот снова свалился. Подняв под руки, поволок к ближайшей лавке, пыльные ноги скрутились как нити верёвки. «Похоже ноги без костей», – отметил за окном машины Юрий. Его друг заметил шлепаннье губ за окном, раскрутил пьяному ноги, уложил.

– Ничего, тепло на улице, – Юрий повернул ключ зажигания, – что тащил его, такому на земле мягко.

– Так ты рассказ напишешь?

– Напишу, запросто.

– На спор? Нормальный рассказ, большого объёма, с содержанием.

– Какой ещё, понятно, нормальный, Подожди, мы спорим, что я напишу.

– Или не напишу.

– Ага, а ты что при этом делаешь?

– Я спорю на деньги.

– Не пойдёт. Я произвожу рассказ.

– Или не произвожу. А ты что?

– Я всячески тебе помогаю, морально. Так спорим?

– Помогаю? Странно… А, спорим!

– Поехали?

– Давай, по домам

На каждую тему простого о жизни разговора принято говорить в рамках существующего дискурса. Например: Все мужики козлы. Власть портит нам жизнь. Местные дискурсы: Наш город убожество. Уничтожили предприятия. Работать негде.

Все остальные разговоры лишь повторение, укрепление, дополнение этого. Нас так научили и мы договорились на одну и ту же тему говорить одинаково. Бытовые дискурсы создают люди, у которых больше свободного времени, они не ходят на работу, это пенсионеры, домохозяйки, люди в местах лишения свободы или работа их предполагает наличие людей и выход в интернет и больше чем у других свободного времени: вахтёры, безработные, другие прохлаждающиеся работники, нередко и руководители, особенно те, которые рассказывают, как у них много работы. Тогда они создают дискурс лично себе. На несогласных с разговором о том, как мы договорились обсуждать, поглядывают косо.

Прервав чтение собственной записи Виктор решил: «Для введения в лекцию пойдёт».

Многие писатели и поэты тоже поддерживают общественный дискурс Но это такие, которые пишут о том, и про то, как договорились, не наблюдая реальность. Таких, которые смотрят в жизнь, обычно не понимают современники. Но некоторые своим текстом реальную правду доказывают, и тогда появляется новый диалог на старую тему.

«Лекция, лекция. Это не лекция. Это занудство! Когда там та лекция по программе?»

Из программы выяснилось, что лекция, над которой Виктор Олегович начал трудиться не скоро, под Новый год.

Под Новый год у Виктора, также как и у многих женщин активизировались эротические фантазии. Порывшись в интернете, он решил выиграть спор с другом и написать мистический рассказ. Удивительный, все поражающий рассказ.

«И что же скажет Вера?»

Начинается с того, что автор выглянул в окно. Шок! Из каждой пары параллельных окон девятиэтажек текут струйки синих слёз.

В одном доме с плачущими окнами жила тётя Моника, как прозвали её маленькие котятки – любимые племянницы, и означало прозвище на языке племянниц «иностранная интеллигентка в шляпке и в очках, чумная на вид».

Автор вспомнил о любви многих писателей напоминать об извержении потовых желез в женских подмышках, с разных сторон смакуя тему, себя возбуждаешь на творчество. Ограничился обычным презрением к тем авторам и продолжил писать.