Руслан Рузавин - Снимок, который звенит. Роман-репортаж

– Сейчас ты сделаешь всем нгиен-пау по очереди и не спеша. Ему и ему особенно нежно в качестве компенсации за вывих кисти и отбитые ребра. Будем надеяться, только отбитые. Сделать надо так, чтобы они забыли про боль, причиненную тобой, – мистер По где-то далеко, очень далеко, в этом своем «далеко» он достает сигарету, но зажигалка Ситарапана отказывается служить.

– Интересно, мужской и женский атман должны отличаться по всем признакам. Даже по цвету. Ну ты же хотел быть женщиной? Так вот. Докажи это. Можешь сразу всем, можешь по очереди.

Она хочет ответить, но только хрип. Это третий, гад, самый невыразительный. Пока разбиралась с первыми двумя, исхитрился воткнуть шокер ей в спину. И шею… К ногам. Давит.

– Ну ты согласна? Истинная женщина всегда выберет… правильно. И твой атман снова станет розовым. И я даже – слово джентльмена – отпущу тебя.

– Ну… рискните… Кто первый, – очень это, неимоверно трудно говорить с удавкой на шее. – Первый умрет… от потери крови…

– Босс, при всем уважении я бы не рискнул пихать ей, – тот, кто держится за ребра, проявляет больше всего благоразумия.

– М-да, здесь нужен фиксатор для челюстей. Как у дантиста. Только вот где его взять сейчас? До ближайшего дантиста километров пять…

И трое охранников делают приличествующие моменту задумчивые лица. Женщина в разорванной футболке – на коленях перед ними, кисти стянуты гибкой пластиковой струной, нос распух и в крови, что-то сверкающее и переливчатое обмотано вокруг шеи, ноги продеты в рукава этого чего-то. И мистер По на своем Олимпе. Вот только много ли ты, сидя на нем, увидишь? И много ли поймешь?

Удушье. Такое вот оно, значит. Каждого вдоха чуть-чуть не хватает.

– Но есть ведь проверенный способ, – хозяин-полубог вынужденно спускается со своего Олимпа, всего на пару шагов и протягивает руку к охраннику, зажимающему кисть. Тот с готовностью подает хромированную «беретту». – Ствол к голове, и…

– Тогда проще сразу ей башку прострелить, – горячо вмешивается Ребра. – Эти твари смерти не боятся. У них же эта, долбаная…

– …Эа-х-хх… эа-х-хх… даже помощник… умней тебя…. Буддизм изучал… эа-х-хх….

– Да. У них сансара, круг перерождений, – и опять уходит на свою Гору богов. Зря. Чем ближе к небу, тем холодней, кто сказал? И мистер По, словно почувствовав что-то, оборачивается к ней. Уже человеком.

– На кой черт тебя принесло именно сегодня, а? Не вчера и не завтра… Три! Нгиен-пау. Ерунда для тебя, в течение одного дня приходится делать больше, – подвигает стул и садится. – А ведь я посмотрел «Необратимость». Французского режиссера Гаспара Ноэ, все-таки маньяки они там в Европе своей, – снова пытается прикурить, снова зажигалка подводит. – Так вот, настоящий секс там только в эпизодах – у голубых в клубе, в квартире – так, по мелочи. Совсем не там, где Белуччи насилуют в переходе. Если б был там, она бы умерла за четыре дубля. Так что пока обычным актрисам до вас далеко.

Снова трясет зажигалку, щелкает раз, два. Не горит. Третий охранник зажигает спичку, и человек в бежевом прикуривает. Наконец.

– А ведь ты права, – приседает рядом на корточки, лицо близко, так близко. Втыкает ей сигарету в губы. Ждет, пока она затянется, и забирает. – Права, смерть не самое страшное, – тычковый нож в руке. Короткое лезвие на ножке касается ее щеки. – Ты краси-ива… Эти мужланы не видят, но что они понимают в красоте? Красота внутри. И сейчас мы ее вынем наружу. Правда… Если человеку отрезать нос, лицо становится похоже на череп. Не видела? Глаза живые только… гротеск такой, – острие чуть впивается в ноздрю. – Можно еще веки, уши, насколько у кого фантазии. Но главное – это нос, – нож обходит вокруг носа, чуть касаясь, будто примериваясь, – ключевая деталь композиции. Все меняет. Зато – внутренняя красота…

Слезы, слезы, стоп, нельзя, но не удержать, нельзя перед ним, текут ручьем. Смешиваясь с густеющей кровью, капли розовые.

– Нет… пожалуйста… Нет…

– Сделаешь им хорошо. Без всякого принуждения. Согласна?

– Да…

– Плачешь, – мистер По убирает нож и достает бумажную салфетку, аккуратно промокает ей лицо. – Эти слезы дорогого стоят. Видишь, у каждого есть свой пунктик. Можно долго бить и не выдавить ни одной, а можно… Очень дорогие слезы. А ты теперь не стоишь нихрена. Как закончите, выбросите ее, – вставая. – Скучно.

И выбросили.

Воздух здесь словно бы весь пропах вчерашней любовью. Сегодня любовь засохла, потеряла вкус и запах, да и вообще – была ли? Непонятно. Хотя вчера она была здесь точно. Прямо на этих улицах. Брызгала и сверкала. Сверкала и брызгала.

Отёйи-и. Спит. Прямо на полу. Отёйи-и. Лет девяти пацан мелкий. Можно так спать? И в диагональ, отёйи-и. На какой-то циновке тонкой. С которой съехал почти. Угол дадим чуть больше, будто съезжает. Отёйи-и. Так, на пятках «пересвет». Пятки… чистые, что интересно. Жить на улице и иметь чистые пятки. Пятки… ну все правильно. Голова в тени, ноги на солнце, вот и «пересвет». Да лучше так, чем голову потерять, да же, Федор? Голову нам терять никак нельзя. Вытягивай ее потом фотошопом… Нет. Скажи фотошопу «нет». Или на крайняк «иногда».

Последняя тонкая сигарета, смятая пачка – под ноги. По-свински. Ну дак. Василий еще раз пробегает глазами снимки. Спящий тайчонок посреди улицы. Чистая пятка. Эстетам в удовольствие. Коммерчески – ноль. Эх вы, Картье-Брессоны-Родченки! Где вы и как вы?.. Нет, не продать. Вот была б нога оторвана, это бы да. Программно может?.. Нет. Не пойдет. Воска нет. Юрий Козырев, морг Владикавказа, Беслан. Вот где воск.

Сунув громоздкую камеру в кофр, отбросил окурок. К пачке. Пошел не спеша по улице. По улице, где ночью бушевала любовь, захлестывая запахом мускуса. Мускуса, что еще просвечивает кое-где сквозь запах канализации. Привычный запах из решетчатых люков под ногами. М-да, а вот с любовью хуже. Хуже, хуже… С любовью.

Поесть. Можно в забегаловке на перекрестке. Перекресток улиц Хренпойми и Хрензнаеткакой. Нет, Хренпойми – это переулок. По-моему. Хрен пойми. Красотка Джейн обмахнет тряпкой для вида стол, приоткрыв в разрезе блузки небольшую грудь – это входит в меню. Материализует миску дымящегося том-яма с фарфоровой кюветкой вместо ложки. Повернет дешевый вентилятор в его сторону – постоянный клиент. Звучит гордо…

Сесть. Кофр с Федором рядом. Не будет никакой Джейн. Да и не Джейн она вовсе, сам придумал. Чтобы не забивать голову хренью их азиатской. И блузка ее – не блузка вовсе. Рубаха под шелк местного кроя. Не будет Джейн, а будет вот это – забегаловка для местных, дешевле впополам. Правда, грязновато. И жарковато. И попахивает… Да брось, тоже эстет нашелся! Попахивает ему! По-любому здесь лучше, раз местные едят. И почти и не таращатся даже. Ну и фаранг, и что? Вон тоже… китаец сидит, по-моему. Или не китаец, хрен разберет вас. Гарсон!.. Вот смотри, да не сюда, на эту страницу, вот это вот – уан, и это – уан, и еще… А ладно, без пива перетопчемся. Зэтс олл. Все, говорю. Экономика должна быть экономичной. И будет! За все про все – сто двадцать бат, чаевые – извините. М-да, главное чтоб не пришлось, как тайчонок тот на циновке спать. Из экономии. На воде да на хлебе. Хлеб… А вот нету хлеба у них! Ну нету!.. Сюда, сюда ставь, сэнкью. Эх вы… азиаты, темный народ. Нету, хоть тресни. И чего? Попремся к бюргерам за буханкой ватного? Те же пятьдесят бат – том-ям или рыба с мотокухни… Считай, полдня сыт. Или буханка. Невесомая. Одна.