Иван Ленивцев - Живи, Алёшка! Роман

Казачки-мастера на все руки, быстренько поставили палатку, бросили в неё старые донельзя протертые медвежьи шкуры для сна и занялись костром. Кир не переставал болтать.

– Семен, а Семен! Какое сёдни число, а то я совсем забыл?

– Эх, дырявая твоя головушка, – усмехнулся Парфентьев доставая кресало. – Нонче 22 мая… – Он поджег березовую кору- огонь с жадностью, с треском набросился на шалашик из сухих дров.

– Смотри-кось, мы уже почти месяц в пути. Однако, далече забрались, ажно оторопь берет. Да, чужая сторона, не свой брат… Слышь, Семен, а коли ентой бухты-гавани и вовсе нет, тогда как, а? Ведь харчей-то маловато осталось.

Семен бросил кресало на шкуры, постоял, посмотрел прищурившись на весело стреляющий огонь, затем неодобрительно глядя на доверчивое лицо друга, сердито сказал:

– Эва, махнул! Ты что это Кир, не узнаю я тебя. Запомни: наш Константиныч-сурьёзный мужик, коль он сказал найдём, не сумлевайся, найдем мы ту гавань.

– Семен, да ты это… тово! Как можно! Я разе сумлеваюсь? Боже упаси! По своей глупости болтаю… мы завсегда готовы… да ради Христа.

– Ладно, ладно, успокойся, верю! Ступай лучше рыбки налови… балабол. Да побольше, неизвестно где мы завтра будем. Ступай, ступай, язва сибирская! – Семен весело рассмеялся, сверкнув белыми зубами на дочерна загорелом лице. Белохвостов, как всякий добродушный человек, тотчас забыв неприятный разговор с другом, пошел к наполовину вытянутой на берег лодке, где взял удочки и, засучив до колен штаны, принялся вылавливать то камбалу то колючих морских бычков, при этом напевая одни и те же слова: «Летал голубь, ой летал голубь…»

Стемнело. Собравшись у костра, члены экспедиции с аппетитом поглощали зажаренную на рыбьем жиру камбалу, запивая заплесневевшие сухари горячим чаем. Огонь костра освещал их бронзовые лица с впалыми щеками.

– Вашбродие, разрешите вопрос, – прервал молчание Парфентьев, вытерев о траву жирные от камбалы руки. Получив разрешение кивком головы, спросил: – Я хочу поинтересоваться насчет ентой загадочный бухты: найдем мы её, али как? А то, кое-кто вдруг начнет сумлеваться, всякое бывает, – кинул он камешек в адрес друга. Тот стыдливо уткнул голову чуть ли не в костер.

– Найдем братцы, непременно найдем, даже не сомневайтесь! – Бошняк ответил на вопрос с таким убеждением, что остальные члены экспедиции поняли: найдём! – Я сегодня произвел кой-какие доступные астрономические определения и, знаете что выяснил… – выдержав небольшую паузу, лейтенант почти торжествуя, произнес: – По всем признакам залив совсем рядом. Возможно, он за тем мысом, – он ткнул пальцем в сторону моря. – Да и туземцы, что живут за ручьем, нам с Иваном сегодня сообщили, что бухта там, в нескольких часах перехода отсюда. Всего лишь в нескольких часах! Вот так-то, братцы! – Бошняк встал, отряхнул обветшалый мундир с эполетами на плечах и напоследок поблагодарил: – Спасибо за угощение, камбала была просто восхитительна. А теперь братцы, отдыхать! Как обычно, по очереди нести караул, спать вполглаза, не выпуская из рук оружия, так сказать: бдить! Мало ли что. Думаю, это наша последняя ночь перед открытием, дай Бог, завтра все должно решиться… завтра. – И он ушел в палатку, где завернувшись в медвежью шкуру, попытался уснуть.

Набросав в костер побольше толстенного сушняка, его спутники улеглись на еловые ветки, единодушно решив не идти спать в палатку-пусть лейтенант спокойно отдохнет, особенно от громогласного храпа Белохвостова. Лежали и с интересом смотрели за движением выползшей из-за темного леса желтой луной, за ярким мерцанием холодных звезд, прислушивались к однообразному плеску волн, набегавших на берег.

Сон не брал. Иван Мосеев как обычно молчал, вороша хворостиной костер. Должно быть, вспоминал семью оставленную в Якутске. Семен с Киром тихонечко переговаривались.

– Наверное, уснул барин, вымотался бедняжка, – кивнул в сторону палатки Белохвостов. Последующая реакция Семена была для него неожиданной.

– Кир, шут тебя задери! Сколько можно тебе говорить, не называй Константиныча барином! Ну какой он тебе барин? Ты что, настоящих бар в глаза не видел? Помнишь новоприбывшего штурманского офицера с Охотского поста? Как его там… барон, барон. Забыл. Вот кто барин был. Бывалоче, построит своих матросиков, идет вдоль строя и в глаза им заглядывает. Не понравился ему чей-то взгляд, сразу: на-а! – в зубы. Или заорёт во всю глотку: «Портки прочь! Выпороть сукина сына!». И сам проследит, чтобы пороли исправно, чтоб шкура со спины отлетала. Вот то барин был. А ты на Константиныча телегу катишь: барин, барин! Сколько мы с ним исходили по Амуру, по Сахалину, ну не скажешь, что он барин-истинный казак, ей Богу казак. Знавал я господ, которые приезжали службу нести в белых перчатках. Где они? Враз убегли от трудностей здешних. Нет, наш не такой, все ему достается поровну с нами: и холод и голод, и дождь и снег, и работа наравне, и сон на земле. Кремень мужик, хоть и молод годами. А ты барин, барин! – в очередной раз, Семен укорил друга. Тот пожал плечами, дескать, да я ничего такого особенного и не сказал. – Одно меня в нем тревожит, должно быть, по молодости своей, он чересчур болезненно воспринимает несправедливость, особенно к себе. А также, временами бывает самонадеян…

– Семен, а кто из нас по молодости не был самонадеян? – ответил Кир, приподнимаясь на локте и прислушиваясь- где-то в тайге трубно проревел сохатый. Семен тоже приподнялся, только Иван по-прежнему не отводил взгляда от костра.

И опять бездыханная тишина, нарушаемая лишь треском костра да шуршанием вечно не спящих волн.

– Слышь Семен, слышал я, что француз Лаперузов уже бывал здесь, ну тот, что залив Де-Кастри открыл; как же он наш залив не заметил… Хаджи этот? – решился спросить Белохвостов-видно червь сомнения не давало ему покоя. -Да и в прошлом годе, помню, их высокоблагородие господин Невельской посылал этого, который с бородой такой, как его- мичмана Чихачева искать залив, и тот ничегошеньки не нашел…

– Он ещё и господина Орлова с казаками посылал, те тоже ничего не нашли, – с легким снисхождением в голосе ответил Семен. -А почему не нашли? Да потому, что они на морских ботах пошли, непригодных для дальних походов. А у нас лодка гиляцкая. И мы на ней найдем залив! Знаешь почему найдем, потому что нашему Константинычу покровительствует сам Николай Чудотворец. Все, не мешай мне спать…

Николай Бошняк тоже не спал. Он лежал и сам того не желая, слушал разговоры казаков. И думал: «Да, с такими людьми, можно хоть на край света. Хотя, где мы сейчас находимся, если не на краю света… на самом, самом краюшке. Господи, как же мы далеко забрались от дома родного!». И сразу перед глазами появилась родная костромская земля, любимые лица матери, отца, сестер…