Иван Ленивцев - Живи, Алёшка! Роман

Однако блаженному пребыванию в Стране восходящего солнца, ему мешали доносившиеся снизу хмельные голоса, где шустрый «инвалид трудового фронта», проявив недюжинные организаторские способности, быстренько сообразил веселую компанию себе подобных, с которыми принялся уничтожать спиртное, приобретенное у проводников. Да-да! тех самых, что призваны бороться с проявлениями алкоголизма на железнодорожном транспорте.

– …Откинулся я с зоны, в кармане вошь на аркане. Что делать, думаю, куда идти бедному сиротке? Вкалывать? Ну уж нет, дурных нема, я что, трудяга муравей? Башкой кумекаю, мозгами соображаю – выхода не наблюдается, хоть опять к «хозяину» на зону возвращайся. Полная безнадёга! Я был как тот анчоус, что на берег выбрасывается: вроде дышу, а выпить нечего. Ха-ха-ха! Видел кто анчоуса? Нет? А я за этой рыбой-дурой на Сахалине наблюдал. Как выглядит? Да обыкновенно, на корюшку похожа, лупастая такая, ну вылитый Гвоздиков, начальник второго отряда с «пятерки». По этому случаю я тост предъявляю: кореша, так хряпнем же за то, чтобы гражданин начальник Гвоздиков жил, как выброшенный на берег анчоус, а мы с вами могли свободно дышать, пить горькую, иметь сколько хотим баб, ну и, чтобы в карманах у нас, всегда шелестело немерено сколько бабла. Ну что, вздрогнем! Поехали! Ху!

Чуть опустив голову, Лешка увидел суетящегося тамаду-инвалида. Тот был в серой майке, грудь и плечи синели от наколок, в правой руке стакан, в левой – кусок неочищенной колбасы. Два его собутыльника сидели под Лешкиной полкой, и потому лиц их он не видел, лишь слышал, как они заходились в булькающем смехе, постукивая при этом головами о переборку.

– …Нет, без базара вам скажу, мужик я головастый, калач тертый, за спиной у меня пять ходок, двенадцать лет лагерей, а также прошел я огонь, воду и прочие медные трубы. Ха-ха-ха… Короче братва, покумекал я покумекал башкой— и в продуктовый магазин под номером шесть пошел, где пару часиков бросал пылкие взгляды на одну пышную, на морду некрасивую и не особо молоденькую продавщицу. Учтите: некрасивую и не молодую – это важно запомнить. Такие чаще всего одиноки, никто их в постели не греет, не ласкает. По всем параметрам такая баба мне подходила. Перед самым закрытием магазина подвалил к ней, остальное проще простого: парочка простеньких комплиментов: единственная, самая-самая, ненаглядная моя, давайте я вам сумку помогу донести, то да се, трали-вали. Смотрю, глазёнки у неё разбежались, ноженьки подкосились, и вот уже я у нее в постели. Как её звали? Кажись, Светкой… или, Надькой? Точно не помню. Да и не важно как её звали – важно то, что я взял её легко, почти не глядя. Пришел, увидел, победил! Кто сказал? Не знаете? А я знал, но забыл. Однако баба, скажу я вам, одно удовольствие! Такие шуры-муры мы с ней в постели вытворяли, перина – один пух! – задымилась. Ох и хороша оказалась, зараза! Спьяну. А ночью проснулся, глядь на ее рожу, на телеса её развалившиеся – куда и хмель из головы выскочил. Захотелось на волю. Только что не взвыл на все пять этажей: «Где мой чемодан?», потому как в ту пору не было у меня приличного чемодана. По-тихому, шустренько оделся, но не уходить же мне пустым, думаю, за труды постельные надо же себя как-то отблагодарить. Произвел я обыск в её хате без санкции судьи, золотишко кой-какое нашел – конфисковал, барахлишко подороже – прихватил, и айда ноги в руки! Живенько сбагрил добычу оптом в одной известной мне «малине» и в кабак вокзальный завалился: гулять так гулять! И-их, приятно вспомнить! Оттянулся по полной! Вот из-за таких моментов, братцы, жить стоит! Так выпьем же за богатых, но глупых и доверчивых баб! Чтобы они почаще встречались на нашем нелегком пути! Поехали! Ху-у…

Ну и компания подобралась. Лешка непроизвольно сунул руку в карман куртки – оставшиеся деньги, а главное, документы, лежали на месте.

– …Пропил, прогулял всё до единой копейки! Опять голяк, куда идти, к какому гладкому плечу прислониться? Спьяну, не придумав ничего лучшего, опять заявился к Светке или Надьке, всё к той же доброй вдовушке из шестого магазина. Повинился, мол, повинную головушку меч не берет, прости ты меня, сиротинушку неразумного, бес попутал, больше такого не повторится, клянусь собственной печенкой! И даже сумел одинокую слезу из левого глаза пустить. Вроде поверила, в ванную отправила грехи отмывать. Я только и успел намылиться, как менты заскочили, наручниками повязали, поставили последнюю точку в наших отношениях, с-суки позорные! А эта тварь толстозадая, еще и телегу на меня накатала, словно прокурор Железнодорожного района. Еще и завопила дурным голосом: «Обманщик! Бандит! Жулик!» -« Это я-то жулик? – обиделся я, обращаясь к ментам: – Господа полицаи, да я, может быть, к этой лярве неблагодарной шёл все двенадцать лет отсидки! шел с распахнутой душой, с нерастраченной лаской, с телом исхудавшим, по бабам оголодавшим, а эта стерва из «Армии Спасения» на меня еще и заяву накатала! Вот оно, женское коварство!». А ведь накатала, сучка из колбасного отдела! На четыре года строгача, на «пятерку» этапировала! Вот и верь после этого бабам! Так что, корешки, зарубите себе на носу: слаще всего и желанней не баба, и даже не кошелек с добытыми монетами, слаще всего на свете: амнистия! Да-да, она родненькая! Так выпьем же за то, чтобы долгожданная амнистия была почаще… а еще лучше – ежемесячной. Вздрогнем же! Ху-у!

Повернувшись к переборке лицом и укрывшись пахнущей сыростью простыней, Алексей попытался уснуть. Последнее, что он услышал, было:

Проснулся он от утренней прохлады. По-прежнему мотало неслабо, однако поезд размеренно проглатывал километр за километром. Лешка выглянул в окно и удивленно заморгал: ничего себе, сколько же он проспал? Будто по мановению волшебной палочки, природа резко изменилась: приморское обилие разноцветных красок куда-то напрочь исчезло, уступив место однотонной сырости скал, нависших над поездом с одной стороны, – с другой к железной дороге подступала тайга, упираясь в небо могучими лиственницами, мохнатыми елями. Очень похоже, что художнику по имени Природа, не хватило сочно-ярких красок на этот дальневосточный уголок.

Лешка заглянул вниз. Вчерашняя разухабистая компания куда-то исчезла, оставив на столе груду объедков и прочий дорожный мусор. На их месте сидели две пожилые женщины и негромко, но эмоционально переговаривались:

– Ой, не говорите! Цены на проезд подняли, а сервис каким был, таким и остался. Нет, вы только посмотрите: постельное белье – рвань, да к тому же сырое, титан холодный, кипятка для чая нет, в туалет невозможно зайти, грязища по колено…