Иван Ленивцев - Живи, Алёшка! Роман

Провожая в неведомые края, отец напутствовал его словами: «Сынок, будь правдив и лучше сам поплачь, нежели чтобы из-за тебя другие плакали». И он следовал совету отца: дворянством не кичился, не обижал ни солдат ни матросов- насмотрелся на бесчеловечные порядки в имениях некоторых местных крепостников. Да и здесь воочию увидел полную беззащитность служивых людей-бывших крепостных. Он считал, что местное население-нанайцы, удэгейцы, орочи- не должны забижаться. Ведь это именно они в трудную минуты выручат, помогут, подскажут.

Кто-то у костра, вероятно оставшийся « на часах“, вполголоса затянул шутливую казачью песню: „Ах барыня с переборами-ночевала под заборами…». Бошняк узнал голос казака Белохвостова. Потом все стихло. «Устали братцы, не железные, -уже засыпая, подумал Бошняк. – Последняя ночь, завтра решающий день… надо найти бухту… кровь из носа найти… найти, найти…»

Утром лейтенант Бошняк проснулся в бодром приподнятом настроении. Казаки уже хлопотали у костра. Позвякивал крышкой чайник, запах жаренной на прутиках камбалы звал к столу, то есть к костру.

Наскоро перекусив, члены экспедиции переодевшись в чистые рубахи и по православному перекрестившись: Господи, благослови и помоги! – сели за весла, чтобы грести навстречу своей славе. Через несколько часов лодка уткнулась в песок перешейка, за которым раскинулся обширный залив. Вода в нем была спокойна и гладка, как в налитом блюдечке и блестела подобно зеркалу под солнцем.

Перетащив через перешеек лодку, первооткрыватели устроили привал в одной из многочисленных бухточек. Казаки вытесали и установили большой крест, на котором Бошняк собственноручно оставил надпись следующего содержания: «Гавань императора Николая 1, открыта и глазомерно описана лейтенантом Бошняком 23 мая 1853 года, на туземной лодке, со спутниками казаками Семеномъ Парфентьевым, Киромъ Белохвостовым, амгинским крестьяниномъ Иваномъ Мосеевым»

Затем лейтенант скомандовал: «Построиться в одну шеренгу! Шапки прочь! Оружие наизготовку! Пли-и!». Трехружейный залп разбудил от многовекового сна открытый русскими залив, названный Бошняком-заливом императора Николая, которая в дальнейшем будет называться Императорской Гаванью, позднее переименованной в Советскую Гавань, гавань – заслуженно входящую в первую тройку лучших гаваней мира.

– Я помню тот Ванинский порт и крик парохода угрюмый…

В проходе вагона послышалось хрипловатое пение, затем кто-то, хлопнув Алексея по плечу, небрежно попросил:

– Слышь, браток, подвинься чуток, пропусти дядю на его законное местечко.

– Пожалуйста.

Алексей, заправляющий постель на нижней полке, выпрямился. В проходе купе, перед ним стоял низкорослый быстроглазый мужчина средних лет с кожаным чемоданом в руке. Поставив чемодан на вибрирующий пол, он вытащил из внутреннего кармана посадочный билет и, внимательно всмотревшись в него, недовольно скривился.

– Не понял… верхняя полка, что ли? Вот сучка раскоряченная, обманула, верхнюю всучила! Ну, погоди, погоди, ещё не осень, встретимся… Слышь, корешок, а это, что ли, твое место нижнее?

Алексей кивнул, мол, мое. Поджав тонкие синеватые губы, мужик оглядел его с ног до головы, будто сравнивал свои габариты с габаритами незнакомого парня. Затем, почесав пальцем острый кадык, неожиданно спросил:

– Слышь, а тебе известны заветы дедушки Ленина? Хотя откуда, больно ты зелен, как я посмотрю. Эх, молодежь, молодежь! Чему вас только в школе учат! Ладно, так и быть, подарю тебе парочку для общего, так сказать, развития… между прочим, бесплатно. Цени мою доброту. Слушай и запоминай первый завет: старших надо уважать. Всегда и везде. Второй: младших не обижать… если они сами не попросят. Там еще много всяких разных заветов Ильич нам оставил, но они к нашему делу никакого отношения не имеют. Сейчас для нас главные эти два, мною перечисленные. На всю жизнь запомни их. От них мы и будем отталкиваться. Согласен? – Алексей, еще не догадываясь, чего от него хочет незнакомец, на всякий случай кивнул. – Молоток! – должно быть, похвалил мужик. – Итак, слушай, какая у нас с тобой должна арифметика получиться из этих двух заветов: я тебя не обижаю, но и ты будь добр, уважь меня, уступи свое нижнее место мне – бывшему пионеру, а ныне инвалиду трудового и прочих фронтов. Обрати внимание: я не богатырского здоровья, к тому же мне, если хочешь знать, нашим Минздравом запрещено парить на высоте выше одного метра.

Посмеиваясь, Алексей без лишних слов уступил нижнее место бывшему пионеру. А до этого он не стал спорить с пронырой-проводником, подсунувшим ему рваные, да к тому же сырые простыни. Да и вообще, что для него сейчас вся эта дорожная суета, вагонная неустроенность, этот проводник с рваными простынями или тот же нагловатый инвалид – сущий пустяк, не стоящий внимания, всё трын-трава! В настоящий момент Алексей находился в самом распрекрасном настроении. Подумать только – впереди его ждет новая жизнь, интересная работа и, что немаловажно, загадочная страна Япония!

Поезд, то жалобно повизгивая, то припадочно дергаясь на стыках, так и норовил сбросить Алексея с верхней полки, однако тот, как настоящий морской волк, не обращал ни малейшего внимания на сухопутную качку. Судя по юношеской внешности паренька, по отсутствию у него шкиперской бородки и синеньких якорьков на пальцах рук, говорить о нем как о морском волке – было бы явным преувеличением. Но в настоящий момент, он на верном пути – в кармане куртки, висевшей в углу над головой, находится бумага, в которой черным по белому напечатано, что «Нефедов Алексей Иванович направляется в город N, на теплоход „Профессор Давыдов“ матросом первого класса». И рядышком, как приложение – новенький заграничный паспорт, пока еще чистый, без единого штампика о пересечении границ.

Сам же Алексей Иванович, лежа на животе, через мутноватое вагонное стекло видит округлые приморские сопки, поросшие малорослыми приморскими дубками, тонкоствольные ивы, поникшие над зеркально поблескивающими речушками, бескрайние болотистые равнины… Он с интересом наблюдает за привокзальной суетой больших станций, за спокойным малолюдьем крошечных полустанков; перед его глазами проходят и тут же навсегда исчезают множество людей с вокзальных перронов. Иногда, его взгляд невольно задерживается на хорошеньких девушках, а при отсутствии таковых – на горластых торговках, продающих местные деликатесы в виде соленых огурчиков с вареной картошкой и пирожков с капустой. От долгого лежания в одном положении свело в боку, пришлось лечь на спину. Закрыв глаза, Лешка прислушался к стуку колес: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Почудилось: в Японию, в Японию, в Японию… Туда, где цветет розовая сакура, где услужливые гейши, воинственные самураи, таинственные ниндзя…