Клара Шахова - Нечаянный дар. Мистические и просто необычные истории

– Да так… кавалер один, чуть было замуж за него не вышла – уж так уговаривал.

– А почему не вышла?

– …Папу встретила.

Вот тебе – на! Вроде бы про всех маминых кавалеров-поклонников допапиного периода Женя знала. Все они сидели рядом с ней на фотографиях, и никого из них она не отрывала. Чем дальше, тем больше разбирало её любопытство – сверх всякого терпения. Женя принялась скрести по маминым сусекам-тайникам – ничего интересного, кроме сберкнижки с внушительной суммой на её, женино имя, не нашла. Кстати, сберкнижка «сгорела» потом, как и стариковские «гробовые», в пламени гайдаровских реформ.

Разгадка пришла неожиданно и случайно. Из того самого альбома, неосторожно ею согнутого, из-под плотной обложки однажды выскользнула вторая половинка. Женя соединила её с первой. Получилось: мама сидит в обнимку с таким же молодым, как она тогда, дядей Гришей. В молодости они дружили семьями – Соколовы и Прибыловы. Об этом Женя помнила с детства. Потом почему-то раздружили. Не из-за несочетаемости же фамилий…

Через полчаса дядя Гриша, ни на секунду не умолкая, уже вёз её к своему дому.

Почему же всё-таки раздружили? Ведь папа с дядей Гришей даже работали вместе до пенсии. В их районном городке не так много предприятий. Для них, столяров, одно только и годилось – завод по производству деревянных изделий «Стройдеталь». Женя по своим газетным делам не раз там бывала.

– Всю жизнь приходится подрабатывать, – говорил между тем Прибылов, – зряплата у нас с твоим отцом, сама знаешь, какая была, а пенсия – ещё смешней…

Тех кавалеров «не отрывала», потому что все они погибли, – у Жени свой ход мыслей, – мамина молодость пришлась на Великую Отечественную. Постой… рассказывала она про какого-то одноклассника-фронтовика, который долго за ней ухаживал и отстал, только когда она замуж вышла. А тут папа взял да и укатил на Дальний Восток. До войны он проходил там срочную службу в войсках морской пехоты. Поражённый красотой и богатством Приморского края, хотел там остаться, но соскучился по родным… А вернувшись домой, повстречал свою судьбу. Ещё до свадьбы он звал маму в возлюбленный им край, рассказывал про море-океан и сопки, но она боялась уезжать так далеко от родного дома. И он «махнул» один, едва истёк медовый месяц. Мама даже не успела ему сказать, что беременна. Она страшно обиделась на него. Он же надеялся, что она соскучится и приедет вслед за ним в «город его имени». Так они называли Владивосток. Мама мучилась токсикозом и потихоньку ненавидела мужа, оставившего её одну в таком мучительном состоянии. Тут и подвернулся снова тот самый «долгий» ухажёр-одноклассник: «Выходи за меня. Никто и не узнает, что ребёнок не мой». Уж не дядя ли Гриша тот таинственный одноклассник? Голова-то её на фотке – на его плече не как у друга семьи…

– А то на что бы машину купили, – продолжал дядя Гриша, слегка юзя на раскисшей дороге. – Конечно, у меня-то здоровьишка нет. Катерина на своей машинке зарабатывает – строчит день и ночь…

Да, Женя знала, что его жена – лучшая закройщица в ателье «Берёзка». Но, хотя получала там прилично, это был не основной её заработок. Она шила на дому, причём не всем подряд – только элите: жёнам секретарей райкома и горкома, председателя райисполкома, а так же их замов. Не отказывала заведующим магазинами, директорам пищевых комбинатов и учителям своих детей. Да, ещё жене редактора. Та хвасталась как-то раз, что на семинаре в области на неё, вернее, на её наряд обратила внимание важная гостья из Москвы: «Где это вы приобрели такой костюмчик? Французская модель»… Редакторша прыснула в кулачок: «А это наша Катька Прибылова такое выдаёт!».

Женя в городскую элиту никак не попадала. Помнится, мама просила тётю Катю, с которой они, несмотря на размолвку мужей, при встречах разговаривали, сшить для Женечки платье на выпускной вечер – всё-таки институт окончила. Тётя Катя отказала – якобы, работы невпроворот. «Конечно, много ли с нас возьмёшь, – обиженно поджимая губы, рассказывала потом мама. – Она за платье двадцатку берёт, а обычным-то портнихам пятёрки за глаза хватает». И заказала платье «обычной» портнихе, которая потом оказалась совсем не простой: до войны работала костюмершей в Мариинке. После эвакуации в Ленинград не вернулась, потому что нашла свою судьбу здесь. Шила не хуже Прибыловой, но плату брала умеренную.

– Ну, вот мы и приехали, – сказал дядя Гриша, осторожно останавливая машину. Женя вышла «на волю». Огляделась, узнала дом Прибыловых. Большой, нарядный, обведённый высокой бетонной завалинкой, он как на постаменте стоял. А вот и яма, вернее – траншея, через дорогу от него. Мартовское солнышко жарило вовсю, топя снега, и вода, проделав в них желобки, резво сбегала на дорогу. А поскольку дом стоял ниже неё, то, проковыряв в рыхлых, осевших сугробах себе путь, ручейки через дыры в заборе весело устремлялись по огороду прямо к «постаменту». Но как они попадали в подвал сквозь этот монолит?! Женя постеснялась задать такой вопрос дяде Грише, тем более попросить его показать подвал.

– Вот видишь, видишь, – суетился он возле неё. – Вода камень точит. Сделай что-нибудь, дочка. Уж мы тебя отблагодарим… Тётя Катя сошьёт тебе что-нибудь вне очереди.

Женя, не обращая внимания на его трескотню, вернулась к злополучному объекту, прикинула – так разрыть здесь могли только из стройтреста №1. Напротив дома Прибыловых ещё с войны стояли бараки – для эвакуированных строили, потом там жили приезжие рабочие. В 60-е их снесли, землю кое-как выровняли. Очень долго думали: парк ли разбить на этом пустыре, стадион ли соорудить. Начали строить новую музыкальную школу, почти вывели цоколь и… заморозили стройку. Дядя Гриша перестраховывается – как бы его «упакованный» фундамент не сгнил, подумала Женя, а тут всё открыто, и никто в ус не дует: надо этим заняться…

Пошли к машине. Дядя Гриша снова что-то говорит, говорит, едва сумела вставить, куда надо ехать.

«Работа, грит, любит дураков, – подкинула Жене Мнемозина из заброшенного своего уголка разговор родителей. Говорил папа:

– Думаю, чего это он возится? Ну, пусть вещь не стандартная, но не рояль же! (Сам папа и рояль мог бы сделать – на Дальнем Востоке работал на фабрике пианино) – И вот крутит… себе на уме… эскиз изучает. Мол, чертежа точного нет, надо всё продумать, прикинуть. Весь рабочий день прикидывал и на второй принялся дурака валять… Взял я эскиз (папа был бригадиром столяров, потому и решал, кому чем заниматься), за два часа сделал эту подставку для музея. А он мне на ухо шепчет: «Вот потому и ездят на тебе! Сложную вещь – ты за бесценок. По времени-то ерунда получается – нате вам, пожалста! И вдругорядь нам работы подвалят, а под расчёт – всё те же копейки. Охота за так вкалывать!». Ты, говорю, ни за так, ни за как работать не хочешь. А деньги в бригаде всем поровну делим. Работа, грит, дураков любит. И пошёл к своей тумбочке вразвалочку – полдничать. Его и так вширь прёт… Такой вот умный: на чужом горбу – да в рай. Чтобы здесь бригада за него пахала, а дома – жена».