Павел Крисевич - Из глубины век

– Товарищ капитан, не спите?

В его свободной руке тлела армейская сигарета, забирая через дым не только года его жизни, но и минуты пролетающих сквозь дым комаров, осыпающихся после этого на холодное железо тамбура.

– Как, Вова, с этой проверкой поспишь. Приехали, блять их понимаешь, полковники, суются в каждое очко да спрашивают, а где, сука, мыло у солдат, почему, мол, у пары дегенератов не было мыла в нацессоре.

– Сожрали, вы ведь знаете этих новых призывников.

– Ты, кстати, везёшь ещё банду?

– Везу.

– Не из Тувы, как в прошлый раз, а то прапорщик Ерёмин до сих пор зашивает четыре дырки от того рокового удара вилкой в карауле.

– Из Тулы, товарищ капитан.

– Чудесно. Гончик уехал сразу?

– Да, товарищ капитан, просто свалил на меня спиногрызов и свалил с военкомом на дачу.

– Ну, значит, ждать его нам не скоро.

– И слава богу, – сказали они хором.

– В общем, вы уже в поезде?

– Ну да.

– Молодцы. После прибытия жду уаааах… – капитан на том конце провода зевнул. – Жду звонка, Вов.

– Окей…

Голос капитана сменился гудками.

Старший сержант втянул горький дым, заполняя им лёгкие, и выпустил его в проносящийся за дверью непроглядный еловый лес.

– Ебал я эту военку… – он присел на корточки и выбросил бычок в просвет между дверьми и полом, сквозь который задувало прохладой. Искры унесло в темноту порывом ветра, на прощание обдав пальцы Вовы теплом.

– Мдеее… – встал он с корточек и осмотрел спящий плацкарт.

За подрагивающими в ночных кошмарах носками людей раздавался громкий храп, заглушающий стук колёс. Ничем не заинтересовав Вову, храп будто вытолкал его к проходу между вагонами. Вова и не противился, с натягом отдавив ручку двери, он прошёл в переход между плацкартом и почтовым вагоном. Храп сменился усыпляющим умиротворением железной дороги, тянущим не то что на рельсы, а под них. Старший сержант пошёл дальше, прошёл через подкованную плашкой «Вагон №13» дверь и вошёл в почтовый вагон.

В вагоне за дешёвым исцарапанным икеевским столом, важность которому придавала зелёная лампа партийного функционера, сидел мужик в ватнике, обшитом шевронами по типу «Говно Доставят Только Почтой», «Доставляю доставлять», «Почтовик не умирает, а задерживается», и в чёрной фуражке советских железнодорожных войск.

– Эй, всевагонный староста! – окликнул Вова мужичка. На что тот обернулся, обдав Вову добротой и искренностью своих голубых глаз, очерченных хрупкими круглыми очками. Лицом он и правда походил на Калинина – несколько раз ушедшего в запой на полустанке, но Калинина.

– Ох, Владимир Георгиевич, – староста встал и по-старчески обнял старшего сержанта, вселяя в него доверие и поддержку партии.

– Павел Алексеевич…

– Как служба, авиатор ты хуев? – староста держал Вову за плечи и горящими от счастья глазами пытался сквозь Вову высмотреть ответ на свой вопрос.

– Ну потихоньку, Пал Ксеич. Авиация, знаете ли, летит сквозь время очень быстро. Разок моргнёшь…

– И уже об землю всмятку. Хехехе. А вот пошёл бы к нам в железнодорожники. Мерно бы катился по рельсам истории. То в локомотив революции превращаясь…

– То тягачом эволюции, помню я ваши уговоры, помню. – Вова легонько сдвинул шершавые ладони Павла Алексеевича со своих фальшпогон.

– Ну, ты присаживайся, вон местечко как по тебе, специально складывал, – старичок указал на гору мешков с письмами, накиданную в углу вагона.

Сержант с полушага плюхнулся в кучу и утонул в обступающих его людских переживаниях, бабушкиных пенсиях и наивных детских письмах.

– Поздравляю, теперь ты не пронёсся сквозь историю, а напрямую в ней утонул.

– А по вашим уговорам мог неспешно её пройти, а затем выкинуть в помойное ведро. Как по мне, лучше проноситься сквозь накиданную со всех сторон бытовуху, переживания и отношения ради отношений. Просто себе взял да полетел.

– И на тебе даже не повисли душевным грузом эти несколько тонн исписанной бумаги, в которые кто-нибудь изливал всего себя, а кто-нибудь вообще выписывал кровью?

– Я могу то же самое сделать через свою электронную коробочку, только тем для истории и ноосферы легче, что если случится всеобщий коллапс, то все мои переписки просто сотрёт и они никому не будут мешать. В любом случае теперь я ваш груз, Пал Алексеевич. Надеюсь на заботливое моё сопровождение. – Вова похлопал ладонями по мешкам под собой.

– Ну вот скажешь, конечно. Водочки?

Павел Алексеевич достал из полутьмы стола гранёную чекушку с подписью «Печкин».

– Я, конечно, на службе не пью. Но кто эти уставы соблюдает, давайте…

– Ну тогда я сейчас за стаканчиками, иии… – Павел Алексеевич пошатнувшись приподнялся со стула и побрёл к противоположному краю вагона. – И мы ими, так сказать, при… бух… нём… дааа.

Вова только заметил, что Павел Алексеевич всё это время был в плюшевых тапочках в форме посылок. Они шаркали по изодранному деревянному полу, с каждым шагом всё больше затихая. Затем, скрипнув, отворилась дверь, запустив в вагон мерное побрякивание колёс, и забрала его обратно, закрывшись.

Убедившись, что староста ушёл, Вова подорвался с мешков, умело приземлившись на свои берцы. Затем следующим шагом разорвал носком пакет, засыпав всё однотипными письмами, парочку из которых, поскользнувшись, превратил в нечитаемое месиво, и побежал к стоящим на правом борту вагона панельным шкафам.

Забились фанерные дверцы, забурчали что-то несвязное петли. Вова судорожно проходил глазами по всему содержимому. Автозапчасти, инструменты, набор оправ для очков, коробка стартеров, ломаные компьютерные мышки, утыканные ручками пластиковые ёжики, какие-то мешки с опухшими лицами депутатов для детских домов, находившихся в абсолютно противоположных от пути следования местах, старые пиратские диски с песнями Бутырки.

Следующий шкаф.

Изрисованный половыми органами серый принтер, шкатулки, до краёв забитые дешёвыми янтарными бусами, фарфоровая статуэтка в форме бутылки водки, кучка пионерских значков и один комсомольский, забитый в самый угол, фотокарточки голых гимназисток начала прошлого века, изъеденные молью егерские ушанки, остов гитары, бюст Зеленского, белые перевязанные бинтами конверты с пенсией.

Следующий…

Тонна канцелярии, накиданные без какого-либо смысла лекарства, чучело лисы, кучка древних телефонов, резиновый пистолет с закруглённым дулом, портрет Ежова, сухпайки…

Сухпайки…

Старший сержант стал, как снаряды из боеукладки, вытаскивать пыльные коробки с сухими пайками и в тусклом отблеске канцелярской лампы вглядываться в описание на боку коробки.

Не прошедшие его быстрый осмотр коробки улетали обратно в шкаф.