Павел Крисевич - Из глубины век

– Четырнадцатый… один… один… один… семь… четыре… один… один, нахуй… один, блять… три… сорок… пять… сука чего… один… один… два… семь… один… один… ебись хуем… один… вот… экспериментальный!.. НАШЁЛ.

– Теперь и на моей взлётке будет праздник… – прошептал он, глядя на зелёную коробку с нарисованным на обложке мультяшным грибом мухомором, чья шляпка была выкрашена под цифровой камуфляж. Вова зачистил все следы своего преступления и швырнул коробку через вагон. Она задорно окунулась в мешки писем и скрылась из виду.

Колёса всё продолжали отбивать свою дорогу.

Вагон качнуло из-за резкой остановки. Из дальних от плацкарта вагонов на перрон богом забытой деревеньки высыпались грузчики в корпоративных куртках тёмно-синего цвета с белыми полосами. От встряски пирамида из сухпайков повалилась на услужливо развалившегося на койке Колю, пускавшего изо рта сонную слюну.

– Первая ночь в армии, а уже отпиздили… – прошипел, отходя ото сна, Коля.

Он приподнялся на локти, скинул с себя сухпайки, градом отбившие по полу своё собственное крутое пике.

– Да брось ты это здесь, и поехали, – кричали за окнами грузчики, сидевшие на корточках вокруг посылки с миллионом накладных и путевых листов на коробке.

Только наплывшая на российскую железную дорогу ночь казалась бесконечной, будто всё таким всегда и было. Сигналы будто всегда отдавали миражами давно погаснувших красных карликов вдали, в домиках у перрона догорал перед сном свет, а дежурный, глядя в окно на работу грузчиков, пил чай, отбивая ладонью себе лоб.

Коля встал со своей лежанки, отрезвляя глаза, протирая их своими кулаками отъявленного онаниста. Скинув ноги в берцах на пол, он шатаясь встал и начал пробираться через лабиринт носков и высунутых в проход волосатых ног. Проводница громко храпела, в промежутках нашёптывая «Отче наш». Коля обогнул автомат с горячей водой и отворил скрипучую дверь тамбура. Его обдало ночной прохладой перебегающей на другую сторону железной дороги через дыры подгнивших вагонов.

Засунув руку в бездонный карман офисного кителя, он достал пачку «Бонда» с красной кнопкой в компании с ядовито-зелёной уставной зажигалкой, купленной на сборном пункте. Зажигалка неохотливо дала Коле своё обжигающее на холодке пламя, запаливая сигарету.

В окне грузчики играли в футбол коробкой, над которой до этого задумчиво собирали консилиум, картон со звоном летал по перрону, пытаясь добраться до спасительной горки мешков и других коробок. Но слишком увлёкшиеся игрой грузчики ей этого не давали.

Часы на руке Коли тикали, оглушая миниатюрную живность тамбура.

«И нахуя я в эту армейку пошёл. Щас бы с пацанами пиво пил на районе. В „Фортнайт“ играл или в дотку. С Машкой бы замутил наконец-то, эх, как же хочется тяночку. Как же хочется худенькую, бледную, не очень высокую, девственную, нецелованную, с тонкими руками, небольшими ступнями, синяками под глазами, растрёпанными или неуложенными волосами, ненакрашенную, забитую хикку, лохушку, без друзей и подруг, закрытую социофобку, одновременно мечтающую о ком-то близком, чтобы зашёл к ней в мирок, но ничего не ломал по возможности, дабы вместе с ней изолироваться от неприятного социума».

Коля посмотрел на часы. 02:14.

«Ну или хотя бы спать лечь нормально».

Из почтового вагона, шоркая не по сезону надетыми унтами, вывалился грузчик. Его заблёванный синий комбинезон сразу заполнил собой всё свободное пространство, а бледное лицо с похожими на мошонку синяками под глазами просило окружающих усмирить своего носителя.

– Опа, солдатик. Есть с-с-с-сигарета, еть-на? – нависнув на Колей, стал он рыгать ему в лицо.

На страх и риск самой сигареты Коля умело вытолкнул её из пачки в сторону грузчика.

– Вот я когда служил, хуйни такой не было, еть её на, – грузчик мозолистыми пальцами вытащил сигарету и поднял её на свет лампочки накаливания, незаметно освещающей тамбур. – В часть на эшелоне ехали уже отпизженными. Места на теле живого не было, но место своё точно знали. Сначала у параши, а под дембель над этой самой парашей. Тебе, духу, не понять, каково это – подворотнички на роту стирать, дембелю иллюзию возвращения домой создавать, девушку ему заменять, мать его собственную. Помню был один, неделя до дома, всё спит да мечтает о пирожках. Так когда он до меня докопался, я как рявкну: «Сына-корзина, ты что такой заросший, в армии же служишь, меня да сестрёнку охраняешь, сходи подстригись, чтоб нам приятнее было на тебя посмотреть», так он на следующий день лысый под ноль на построение пришёл. Ему, этак еть его, благодарность выписали, что он опрятный самый в роте был. Эх, времена… – он почёсывая зад смотрел сквозь Колю на убаюкивающий своими покачиваниями лес.

– Женя, ты куда пропал? – из дверей выкатился второй грузчик. – Пошли сортировать. Через полчаса опять всё грузить… Женя бля…

Второй грузчик схватил Женю за ворот его спецовки и потянул на себя в сторону почтового вагона, тот, не сопротивляясь, так и шёл, заворожённо глядя на лес, покручивая в зубах сигарету. Бухнула дверь, и грузчики исчезли.

Коля забычковал сигарету в стоящий в углу железнодорожный стакан с металлическим ободком, использовавшийся вместо пепельницы, и пошёл обратно в свой плацкарт. По горлу забегали удушливые отголоски никотина.

Прорвавшись к своему плацкарту, Коля застал своих новоиспечённых товарищей всё так же убито спящими в форме, а сухпайки по-прежнему беспорядочно раскиданными на полу после своего падения.

Сложив из сухпайков башенку, он присел за стол и снял самый верхний. Через полутьму вагона на Колю глядел хаки мухомор на маняще загнутой ножке.

«Да ясно, что Вова их продать хочет. Сколько там они на рынке стоят… 200 рублей пачка, в любом состоянии. А тут у него целых пять, – надумывал Коля, потирая рельефные белые точки на нарисованной шляпке гриба. – Сожру его, и дело с концом, Вова даже не заметит».

Коля схватился двумя руками за ручку и силой раздвинул прессованный картон по линии разрыва. Из-под внешней защитной упаковки показались внутренности, сложенные в ещё одну коробку. Коля вытащил вторую коробку из упаковки и поставил на стол.

Коробка отдавала сотней оттенков зелёного цвета. Хоть в армии и существует всего один разрешённый цвет, защитный, но придумавшие дизайн решили хоть как-то раскрасить жизнь военнослужащим. Наваленные лабиринтами тюбики, банки и контейнеры так и взывали к животным желаниям желудка. Над всем добром лежало сложенное обращение к потребителю с проставленным на нём инвентарным номером «77». Пытаясь что-нибудь разглядеть, Коля поднёс бумажку поближе к окну, за которым грузчики очень умело обводили коробкой неизвестно как очутившуюся на перроне старушку, отрезая теперь и ей пути к отступлению.