Наталья Родная - Больно

– В пятницу могу после двух прийти и до шести побыть, этого времени хватит?

– Должно хватить. Всё, заревел, жду в пятницу.

– Свет, ты мне звони.

– Хорошо-хорошо, в следующий раз. Пока.

«Почему она в таком настроении? У неё ребёнок растёт смышлёный, красивый, миленький – столько всего интересного, а она только и рассказывает о буднях», – в дверь кабинета постучали, он вздрогнул и трусливо обернулся.

– Извините, где можно Константина Сергеевича найти?

– Константина Сергеевича в прошлом году искать надо было, теперь я доцент этой кафедры.

– Ой, а как вас зовут?

– Вот когда узнаете, как меня зовут, так сразу и приходите!

Он потоптался в кабинете, собрал вещи, выглянул в окно – вспомнить, где припаркована машина.

В длинном полутёмном коридоре через одну лежали паркетины, через две горели лампочки. «Зачем было сидеть одному так долго? Вышел бы, прошёлся по городу», – досадуя на себя, он остановился, поискал в карманах жвачку и обернулся на звук приближающихся шагов. По выщербленному паркету стучали женские каблучки, безуспешно пытающиеся набрать скорость. Он присмотрелся: издалека приближалась фигура в хорошо сидящем деловом костюме, высокая причёска, красиво лежащая поверх сумочки рука, на которую она аккуратно перенесла плащ, а свободной помахала ему.

«Зачем это сейчас?» – занервничал он.

– Боря, вот экземпляр приказа, подписанный ректором.

– Спасибо, – процедил он сухо и поцеловал её в щёчку.

– Что ты невесёлый совсем? Такое событие, повышение!

– Устал, просто устал за сегодня – четыре пары.

– Понимаю! Когда у заочников сессия, их может быть и пять, и шесть. У доцента ещё чтение лекций по расписанию, – вещала она с самодельной помпезностью.

Он слушал, не меняясь в лице.

– Что дома?

– Как обычно, то орёт, то плачет, иногда с пинка делает что-то, а так лежит целыми днями.

– Ты понимаешь, как ей тяжело?

– Мне легко, что ли?

– Как жаль тебя! Годы идут, ребёнка нет, нервы у неё на пределе, тебе тяжело. Кто знал, кто мог подумать, что так сложится?

Прищурив глаза, Николай Павлович отодвинул картину рабочих на трамвайных путях к дальнему краю перспективы. «Что ж, надо идти, надо идти!» – постучал он пальцами по столу и поднялся. Кабинет, зрительно увеличенный свежим ремонтом, стал очень приятным помещением.

В полупустом коридоре шёпотом разговаривали пациентки и громко прощались врачи.

– Николай Павлович, добрый вечер!

– Приветствую, Игорь Васильевич, что нового в отделении?

– Кроме, как его кличут, министерского отпрыска ничего.

– Он сын действующего министра, что его так окрестили?

– На анекдот это больше похоже, если честно. Отец помощник какого-то депутата, даже не ясно, имеет ли он отношение к медицине. Когда заведующему первый раз по его поводу звонили, сказали, что из министерства, из какого не уточняли. Он автоматически подумал, что из нашего, когда начал проверять по своим каналам, оказалось, что в нашем никого с такой фамилией нет. Может, он уже узнал что-то новое, но пока никому не говорит.

– Поживём – увидим. Будьте здоровы, Игорь Васильевич!

– Благодарствую! – ответил он, вежливо склонив голову.

«Как к лицу ему интеллигентская выправка, манеры, слова из романов прошлого века, а ведь он в жизни ничего подобного не видел», – подумал Николай Павлович. Вместо матери, погибшей на войне, в глубокой деревне его воспитала бабка-крестьянка. Когда подростком в сельской библиотеке он увидел репродукцию «Едоков картофеля», сказал себе, что он тоже человек, если изба с её жителями – произведение искусства. Перестал стесняться своего происхождения и нищенского быта, в котором вырос, через пару лет уже замахнулся на профессию врача.

«По каким законам складываются жизни, почему мало кому удаётся сохранить человеческое лицо или вообще обрести его?» – Николай Павлович, сидя в машине, взглядом проводил фигуру коллеги к остановке трамвая.

– Кать, я домой еду. Что-то купить?

– Нет, лучше поспеши – ужин готов!

– Вот так-так. И что на ужин?

– Сюрприз! Когда тебя ждать?

– Как всегда, через полчаса.

Взвизгнули колёса въезжающего в гараж автомобиля, хлопнула дверь. Катя вышла ему навстречу, они залюбовались светом солнца, дробящимся о листья винограда, увивающего беседку.

– Как в Италии, правда? – смешав в голосе иронию и восторг, спросила она.

– Правда.

– На этом сходство вечера с итальянским не заканчивается. Пойдём скорей! – она поспешила ко входу в дом, остановилась в проёме открытой двери и, сдерживая улыбку, смотрела на него.

– Пойдём-пойдём, – увеличивая шаг, будто всерьёз разгонялся он на этом крошечном пути.

Кухонный стол с белой скатертью, натёртые приборы, новая деревянная досточка с застывшей на ней цельно держащейся…

– Что это? – изумлённо спросил он.

– Полента! Итальянское блюдо из кукурузной муки, широко распространённое в северной Италии, – отчеканила она, как школьница на уроке.

– Вот так-так, – растянул он, усаживаясь за стол и останавливая руки над приборами. – А чем её едят?

– Сейчас разрежу на порционные кусочки, а дальше всё как обычно.

Держа вилку у рта, он сосредоточенно жевал, потом потянулся к соли.

– Вкусно?

– Ну-у-у, с солью, думаю, будет лучше.

– Не с солью, а с соусом! – сказала она, держа поднятым вверх указательный палец. Быстро поднялась со стула и открыла духовку, из которой заструился умопомрачительный запах овощей и пряностей.

– О-о-о! Это меняет дело, – сказал он, оборачиваясь к источнику аромата.

Оливки, сладкий перец, половинки помидоров и тонкие полосочки моркови проглядывали сквозь густую подливку.

– Так намного лучше.

– Испугался? Думал так и придётся есть?

– Я был готов поддержать тебя!

– Ясное дело – ты не из робкого десятка, – нарочито серьёзно проговорила она, всматриваясь в его глаза. – Какой тебе чай?

– Смотря, что сегодня к чаю.

– Выпечку я еще не освоила, – сказала она, открывая коробку с датским печеньем. – Или следует поспешить?

– Спешить не нужно, – медленно гладил он её золочёную загаром руку.

– О чём ты думаешь?

– Да так, ни о чём…

– Снова хандришь?

– Почему снова?

– Ты не заметил, что каждый год после отпуска погружаешься в раздумья?

– Наверное, потребность думать, осмысливать. У тебя такого нет?

– Есть что-то подобное, но не в таком удручающем формате.

– Почему удручающем? Я хорошо себя чувствую.

– Видел бы ты свои глаза.

– Не преувеличивай, нормально всё. Поначалу я сопротивлялся этим мыслям, не хотел портить себе настроение. Потом заметил, что ничего печального в них нет, если в настоящий момент жизнь радует. Когда нет саднящих ран в настоящем, о прошлых можно вспоминать почти безболезненно.