Тимофей Ковальков - Игрушечные люди. Повести и рассказы

– Плодовое, скинь, птичка, четыре кегли.

Только потом он поднял глаза вверх. За прилавком в синеватом халатике и цветастом передничке сидела, как ни в чем ни бывало, Нюрка-активистка. Она застенчиво улыбалась и, взяв из дрожащих рук Мишина смятые рубли, выставила бутылки на прилавок. Он потянулся было руками к бутылкам, но голова его закружилась. Успев ухватить одну «кеглю», Эфраим грохнулся навзничь. Грязная кафельная плитка издала глухой звук, когда его затылок коснулся пола. Через полчаса примчалась скорая и отвезла Мишина в больницу. Когда он пришел в сознание и сдал анализы, его решили отправить в невропатологический санаторий «Бодрость», под наблюдение к профессору психиатрии Йолкину.

Выписка из истории болезни:

Альберт Львович Рыбоглаз, русский, полковник в отставке, преподаватель начальной военной подготовки в школе, 52 года. Госпитализирован в ноябре 1982 года. Сумеречное состояние сознания, амнезия, галлюцинации, бредовые идеи. Трудно идет на контакт с лечащим врачом, полностью поглощен манией некой «психической трансформации», якобы произошедшей с ним. Легко вовлекает других пациентов в беседы. Увлечен конспирологической теорией о существовании параллельной реальности. Отказывается носить больничную пижаму и настойчиво требует шинель и сапоги, в которых он был госпитализирован. Пациент придает одежде преувеличенный смысл, видимо как-то связанный с его бредовыми идеями. Рекомендовано содержание в одиночной палате при наличии мест. Медикаментозное лечение не приносит желаемого результата.

Профессор Йолкин О. И.

В сентябре Лидочка Апрелькина выписалась из невропатологического санатория и вернулась к учебе. Почти сразу вслед за этим до директора школы Инессы Карловны Грязноконь дошли вести о невероятных хулиганствах, учиняемых школьниками из десятого «В» – того самого класса, где училась Апрелькина. Поговаривали, что старшеклассников как магнитом тянет на территорию депо метрополитена. Рабочие депо подали заявление в милицию, в котором содержалась жалоба на выбитые стекла в ремонтном цехе. Жители прилегающих к депо девятиэтажек неделю назад вызвали пожарных, заметив из окон зарево. Оказалось, кто-то поджег груду фанерных ящиков во дворе все того же депо. Местный сторож, подслеповатый старик, злоупотреблявший к тому же плодовым винцом, затруднялся в одиночку навести порядок. Милиция затягивала расследование.

О шайке, возглавляемой Апрелькиной, ходили легенды. Учителя пересказывали друг другу леденящие кровь истории, будто бы школьники впадают не то в гипноз, не то в какое-то первобытное отупение, совершенно не осознают, что делают. Вроде бы они способны ходить по проволоке как канатоходцы, перепрыгивать высокие ограды, ходить босиком по раскаленным углям и даже спать в снегу. Конечно, дурацкие сплетни требовалось поверить, а вот насчет отупения своих учеников, директор Грязноконь никогда не сомневалась. Вообще, в последнее время учебный процесс охватила какая-то невиданная деградация. Ученики, честно сказать, распоясались. В школе не хватало персонала, заболевали и выходили из строя заслуженные кадры.

У пожилой словесницы обострилось обсессивно-компульсивное расстройство. Она как заведённая постукивала костяшками пальцев по деревянным предметам и постоянно крестилась. В таком состоянии допустить женщину до занятий было невозможно, а заменить несчастную было решительно некому. Пригласили временно пижона-аспиранта из Московского университета. Однако тот устроил выход с коленцем: соблазнил мягкотелого и податливого учителя химии, и два новоявленных приятеля накачались в стельку лабораторным спиртом. Спьяну принялись ставить взрывоопасные опыты с магнием, чуть не спалили школу. Повезло, что на месте происшествия случайно оказался трудовик Самуил Маркович. Пожар удалось потушить, а весь школьный запас спирта все равно исчез.

В дополнение к несчастьям, молоденькая учительница физики Аделаида Алексеевна ушла в декрет. Завуч старших классов Антонина Марковна Шафкнер, известная римским хладнокровием, слегла с обширным инфарктом. Мускулистый физрук Суцкандер, не замеченный ни в чем предосудительном до сего дня, ушел в тихий, но долгий запой. А престарелую географичку Виолетту Адольфовну Крымц накрыл маниакальный психоз: пять параллельных классов в полном составе получили единицы за «географический кретинизм». Сама же географичка, захватив с собой двухметровый тубус с политической картой мира, скрылась в неизвестном направлении.

Ученики младших классов реагировали на происходящее с утроенной энергией. В душных помещениях раздавался невообразимый гвалт, слышалось потрескивание отгрызаемых зубами и отдираемых ногтями частей школьной мебели. На переменах воцарялся хаос. Школа сотрясалась от дикарских воплей, звенела выбитыми окнами, дымила вонючими химикатами, булькала вывернутыми унитазами. То и дело районный травмпункт выпускал из дверей очередную забинтованную жертву – ученика, изуродованного товарищами.

Оставшиеся в строю учителя едва поспевали на бесчисленные замены. Ситуацию спасал невозмутимый и флегматичный военрук Рыбоглаз и две непоколебимые старушенции, преподавательницы истории. Если бы не эти трое стоиков, неизвестно как школа справилась бы с трудным периодом. Все-таки кое-как дотянули до ноября. Но тут на крепкие плечи Инессы Грязноконь свалилось новая катастрофа. Страна хоронила вождя, дорогого и незабвенного Леонида Ильича. Пока по центральным каналам шла прямая трансляция похоронной процессии, каждой школе страны предписывалось обязательное мероприятие. Справиться с таким вызовом в ситуации невиданного падения дисциплины было трудно. Инессу Карловну охватили самые мрачные предчувствия. Как потом оказалось, пророческие.

Траурная линейка была запланирована на одиннадцать утра. Надлежало согнать ораву орущих учеников в актовый зал, построить ровными рядами и любой ценой заставить заткнуть пасти. Атмосферу строгой скорби должны были усилить похоронные венки, телевизор с прямой трансляцией митинга на Красной площади и бюст Ленина на кумаче. Инесса Карловна намеревалась произнести краткую речь о постигшей народ горькой утрате. Таков был план: ничего лишнего. Но разве все предусмотришь?

С задачей общего построения в две шеренги кое-как справились. Угрозами и криками, а кое-где и подзатыльниками, наворачиванием ушей, добились полнейшей тишины. Военрук расхаживал вдоль рядов, контролируя внешний вид строя. Директор и кучка преподавательниц в черненьких куцых платьицах столпились в центре, выжимая из себя протокольную слезу. Телевизор мерно завывал траурным маршем. Школьники в шеренгах были возбуждены до предела и едва сдерживались. То здесь, то там прорезались хихиканья, замирающие под испепеляющим взглядом Инессы Карловны. Любая провокация могла нарушить неустойчивое равновесие и она, конечно, произошла.