Екатерина Бобровенко - Ода цепным псам

…Где-то над головой двое или трое жарко спорили заплетающимися языками. Звуки доносились словно сквозь несколько меховых шапок. Гриша улавливал отдельные фразы, не помня ни начала, ни причины разногласий.

– Бля, не гони! Ахмед тебе мозги пудрит, а ты нам решил!

– Ццццц. Замолкни! Батя яйца оторвет, узнаешь, как базар разводить!

– Пошли, выйдем, поговорим?

Гришу толкнули в плечо, он обернулся. От бывшего ощущения лопающихся в голове пузыриков и следа не осталось.

– Слышь?! – рядом сидел пацан, может, на год, а может, на два постарше. Сальная белесая челка косыми прядями падала на глаза, но была слишком жидкой для модной прически. – Почем гречка сейчас? Ты ж неместный?

– Я из Нижнего.

– Ну.

«Гречка» – он же «гера», он же «герыч», он же «главный», «медленный», «дурь», «ковырялка» – отборный героин, плед ласковой бабушки, прочный заслон от тревог и проблем внешнего мира. Большой аквариум, в который можно залезть и наблюдать, как жизнь течет в стороне, не затрагивая тебя.

С трудом фокусируя взгляд, Гриша назвал сумму. Парень присвистнул, оттопырил гармошкой губу.

Внезапно крепкая рука схватила Гришу за шиворот, вцепилась и отодрала от деревянного овощного поддона, которые здесь служили табуретками. Но то была не рука говорившего – голос по-прежнему звучал откуда-то издалека, продираясь сквозь толщу дурманного тумана.

– Вставай, Гришань, пошли отсюда… – интонация казалась смутно знакомой и даже родной.

У передачи был только звук, картинка упрямо смазывалась,, и Гриша видел только цветной, дрожащий туман.

Пальцы, продолжавшие держать, потянули на себя. Цепляясь ботинками за выбоины в полу, Гриша послушно поплелся следом. Свернули в коридор – не тот, что вел к выходу рядом с надписью, а какой-то другой. В конце светился квадратный оконный проем.

Гриша вспомнил, что говорили бывалые про «пятно в конце тоннеля» и усмехнулся такой банальной галлюцинации. Уличный свет ударил по глазам. Оказалось, еще был день, и солнце стояло высоко, совершенно по-летнему, несмотря на наступивший октябрь, жаря асфальт.

Он не помнил, как преодолели забор, но, кажется, серая больница осталась позади. Гришин конвоир молчал, только сопел устало и недовольно, но не зло. Миновали короткую улицу, свернули во дворы. Гриша понял по тому, как мягко навалилась на спину тень, укрыла от палящих лучей. Укрыла – и сбила наконец с плеч героиновое покрывало. Окружающему вернулась четкость.

Жесткая ладонь не отпускала. Гриша обернулся и встретился взглядом с Саньком Егоровым – бывшим одноклассником, приятелем и счастливчиком, вытащившим в споре на стадионе длинную спичку, а не короткую.

Гриша сидел на скамейке перед подъездом и смотрел на запущенный цветник под окнами первого этажа. Наверное, раньше за этими растениями ухаживали: поливали, подвязывали растущие побеги, рыхлили землю, может, даже по-своему любили хилую грядку с народным творчеством в виде крашеных автомобильных шин. Называли своим садиком.

Из заскорузлой почвы торчали стебельки похожей на укроп ромашки, мясистые пушистые маргаритки стелились вдоль края бордюра, в дальнем углу топорщили листья кустики оранжевой календулы. От них долетал до Гриши островатый пряный запах.

Гриша много раз видел учеников городской художественной школы, кружком собравшихся возле клумбы. На пористой акварельной бумаге невзрачные цветы неожиданно приобретали робкое очарование. Когда-то он мечтал так же рисовать на природе, но жизнь сложилась иначе. Наплевала она на мечты и растерла, и остался от Гриши мокрый след на стене. Ничего больше.

Он шевельнулся. Зябко передернул плечами.

От уязвимой нежности одичалых цветов у Гриши защипало в носу. Он искал жизнь в потусторонних ощущениях от приема дозы, когда рядом увядала за забором палисадника такая чахлая, невинная красота.

Гриша непроизвольно шмыгнул носом. Потом еще и еще раз. В глазах появилась влага.

– Отпустило? – поинтересовался Санек.

– Да.

– Тогда пошли.

Это был типовой дом и типовой такой подъезд: в меру кошачий, с умеренным количеством рекламок, воткнутых в раззявленные почтовые ящики, и плотностью настенных посланий. Створки лифта гулко клацнули и со второй попытки сомкнулись, Санек ткнул в оплавленную черную кнопку. Кабина с грохотом поползла наверх.

– Как ты меня нашел?

– Получил эсэмэску и сразу понял, где тебя искать. В электричке-то особо не заваришься? – Санек вопросительно глянул на Гришу из-под густых бровей, как бы ожидая подтверждения.

– Да я уже завязал, честно.

– Я видел.

Лифт остановился на восьмом этаже. Дверь одной из квартир отставала от стены. Не оборачиваясь, Санек направился туда, в темноте прихожей скинул кроссовки и скрылся в комнате. Не услышав указаний, Гриша повернул следом.

Стена над разложенным диваном, почти вся уклеенная глянцевыми плакатами музыкальных групп, отражала свет из окна и потому выглядела масляной. Разворошенная постель пахла несвежим бельем. Напротив висел огромный ковер с приколотой в углу бумажной иконкой – мать повесила.

Забыв о приятеле, Санек упал на компьютерный стул и жадно уставился в монитор. Рыжий дрыщ в зеленой футболке с надписью « Amatory ». На экране покачивалась статическая картинка игры. Санек напряженно клацнул по компьютерной мыши, из колонок по краям стола послышались очереди выстрелов, хрустящие механические голоса по рации и вопли подыхающих чудовищ.

Лицо Санька то искривлялось в нервной усмешке, то в болезненном волнении замирало, и палец начинал бить по кнопке почти нон-стопом.

Не спрашивая, Гриша плюхнулся на диван. Попрыгал на скрипучих пружинах, проверяя, как они проминаются. Затхлость в комнате имела почти визуальную ощутимость, но в общем-то здесь было неплохо.

– Слушай, я у тебя перекантуюсь неделю?

– Можешь в комнате отца. Он опять в больнице, раньше, чем через десять дней не вернется, так что там свободно.

– А мать? – спросил Гриша.

– А мать будет не в восторге, – озадаченно почесал лоб Санек. – Она… ну, после того случая, как тебя за шкирку выперла, меня пасет теперь. Психанула, на дачу сплавила в то же утро, мобилу отобрала, все контакты удалила. «Чтоб я больше этих твоих…» Ну, ты понял. А потом мы в Москву свалили – отцу спину снова чинить. Квартира бабкина, а бабку тетка в деревню забрала, мы теперь здесь живем. Может, пока бати дома нет, я ее уговорю, но не обещаю…

– Я ж теперь на чистоте, ну! – Гриша демонстративно развел руками. – Надоело там гнить, я новой жизни захотел. Клянусь!

«Раньше ты тоже клялся. Сколько раз ? ..»

«Тогда все не зашло настолько далеко и не было страшно…»