Екатерина Бобровенко - Ода цепным псам

В тот момент я забыл, что торчал во дворе еще долго и что район наш в принципе слишком маленький. Ром нашел бы меня в любом случае. Если бы правда искал…

Я осторожно поскребся в подъездную дверь, подышал на запачканный краской домофон, точно на таинственную скрижаль. Сейчас в полной мере зависело от нее, получу я дозу или нет. Но я не помнил номер Ромкиной квартиры и принялся звонить во все подряд, сгорая от нетерпения. Не открывали. Пару раз послали, но чаще длинные гудки растворялись в пустоте. Многие еще не вернулись с работы, квартиры были пусты.

Я заскулил жалко и протяжно, ударился плечом, рванул на себя ручку, и как ни странно после очередной попытки железная дверь подалась навстречу – не выдержал державший магнит. Я радостный метнулся по лестнице, забарабанил в квартиру, где жил Ромка. Тут меня ждало второе разочарование – Ромка куда-то ушел. Ушел! Ушел, падла, от меня! Без меня!

Продолжая непрерывно, на одной ноте скулить, я сполз по стене на пол, сел на верхней ступеньке лестницы, обхватил руками голову и стал раскачиваться из стороны в сторону. Тогда меня и накрыло впервые по-настоящему : короткий разряд прошел по телу, заставляя мышцы беспорядочно сокращаться. Волна боли оказалась настолько сильной и внезапной, что я взвыл, повалился на жесткий коврик, зажмурился. Показалось, глаза вот-вот лопнут. Зверь бесновался внутри, он рвал все нити, соединявшие его с моим телом, жаждал вырваться и самому пойти искать вещество, так необходимое для его существования. С дурацким звоном гитарных струн рвались во мне связки и сухожилия, кости гнулись и плавились. В какой-то момент показалось, я уже умер.

Когда все исчезло, я не поверил сразу. Темнота рассеялась, судорога прекратилась. Я даже понял, что могу встать. И тут же в голову стрельнула догадка : это ненадолго, мне просто дали шанс, показали участь, если я ничего не сделаю в кратчайшие сроки.

Я вскочил, наощупь спустился по лестнице. Лампочка в подъезде не горела.

Куда идти ? Кого искать ? К кому обратиться за помощью ?

Мысли лихорадочно носились в моей голове, и ни на одну из них не было внятного ответа. Искать Ромку ? Он не пришел за столько часов. Если брошусь по городу, истрачу драгоценное время, и приступ накроет меня прямо посреди улицы, где точно никто не будет знать, как помочь.

В воспаленном мозгу всплыло одно имя – Санек.

Когда я начал пропадать в гараже на репетициях Ромкиной рок-группы и постепенно совсем отдалился от своей уличной компании, Санек ревностно поинтересовался, куда я бегаю. И стал бегать со мной. Нечасто, но в конце концов он тоже влился в нашу тусовку. Парковался со всеми, только пробовал какую-то разбавленную на максимум шелуху.

Страх зависимости был в Саньке почти такой же дикий, как мой внутренний зверь. Но сейчас во тьме забрезжила надежда. Если у него есть хотя бы немного дури про запас, я перекантуюсь на этой бодяге, пока Ромка не решит проблемы и все снова не наладится.

Возле квартиры Санька я просто ожесточенно вдавил в стену кнопку звонка и уперся лбом в дверь. Плевать, что подумали бы соседи, выглянув на нескончаемую трель. Санек открыл довольно быстро. Вынырнул из темноты прихожей.

Я просто упал ему навстречу, сотрясаясь от рыданий. Лицо было мокрое : слезы, сопли, слюна из-за оттопыренной губы. Мне казалось, с жидкостью из меня выходит яд, который я отчаянно хотел получить.

– Что случилось ? – Санек оторопел.

– Ты один ?!

– Один, родаки на дачу уехали. Открывать сезон. Да что случилось ?!

Я ревел ему в плечо, ревел не как человек – как животное, загнанное в ловушку.

– Помоги! У меня ничего не осталось! Совсем ничего не осталось!..

Горло кривили спазмы, я не знал, понял ли вообще Санек, но он, кажется, понял.

– Давай выпьем. Тебе нужно прийти в себя.

И мы пили. Пили весь вечер и полночи. Я заливал внутренний пожар горючим, я топил беснующегося зверя в алкоголе, травил водкой из заначки Санькиного отца. Зверю было плевать, он продолжал скрестись, но постепенно мысли и чувства притупились, и я перестал обращать на него внимания…

…Следующее, что я помню : мое тело распластано горизонтально, вытянуто и похоже на галстук-селедку. Я пытаюсь пошевелить им, но получается плохо. В окно виден серый рассвет. Из худой рамы просочился и гуляет по комнате сквозняк, но мне пофиг на него, во мне все печет и поджаривается на медленном огоньке. Я не двигаюсь и дышу через раз, стараясь случайно не вспыхнуть.

Постепенно сознание анализирует пространство.

Я лежу на диване, напротив телевизор суетится рекламой, экран нервно вздрагивает, разгораясь и притухая. Мы забыли выключить его вчера вечером. Сейчас меня дико раздражает картинка, которую там показывают. Детский мультик про двух упоротых бобров. Бобер чистит зубы зеленой пастой, бобер грызет деревянный брикет и хвастается другу, что умеет пить молоко носом.

Я не могу встать и выключить, освободить разум от этой пидорской улыбки с экрана, ведь тело перестало подчиняться.

Меня кумарит. Дико кумарит.

Я не хочу есть, не хочу курить. Не хочу больше пить.

Я не хочу ничего другого, мне нужен белый порох. Гер, герыч, гера…

Неужели нигде в квартире не припрятано про запас ? Санек – жук, мог и не сказать, мог не поделиться, мог специально меня напоить, уложить на диван, вынуть какие-то пружины из моего тела, чтобы не сумел встать, чтобы не нашел. Он знает, падла, у меня нюх собачий, все равно почую. Но он не собирается делиться!..

Забыв о слабости в теле, я поднялся и рысью метнулся на кухню.

Нашел пакет с мукой, обрадовался, разодрал его, но там была только мука – ни капли наркоты, ни крупинки. Я рылся в нем, а потом остервенело швырнул в сторону. Теперь я не церемонился – выкидывал из ящиков кухонных шкафов все, что только в них находил и пробовал на вкус. Ни один предмет не напоминал вкус порошка. Я в ярости бросал их прочь.

Потом осенило : в доме, где бывают наркотики, просто невозможно не просыпать хотя бы немного на пол. Хотя бы пылинку. И если она здесь есть, я должен ее отыскать!

Следующие десять минут (а может, час ? Или два часа ? ) я ползал по пестрым квадратам линолеума, ощупывал чувствительными подушечками пальцев каждую трещинку, каждую вмятину от ножки стула. Глазам я не верил и любую обнаруженную крупинку пробовал на язык. Мне казалось, я ослепну от радости, когда почувствую нужную горечь.

Я лизал пыль, с надеждой прислушиваясь к ощущениям. Казалось, весь мир сжался до размеров игольного ушка, превратился в обостренные вкусовые рецепторы.