Ветас Разносторонний - Полое собрание сочинений

Хитом, конечно, этой песне не суждено было стать, но Сева её услышал и даже маленько пустил слезу.

– Сука ты, Матильда! Ведь умеешь, когда выхода нет и скручивает?!

«Поживи с моё, посмотрим, что сам запоёшь, Севанька…» – подумала в ответ уставшая черепашка, но Сева её понял.

Овал солнца утонул в грязной глади озера, а небо осыпало себя белыми искрящимися точками, которые люди называли звёздами. Сева-то знал, что это такое на самом деле. Он ещё долго сидел на берегу, смотрел внутрь себя, слушал мир снаружи и чувствовал, что взрослая жизнь подкралась и неумолимо стоит… Рядом ползала Матильда Мексикановна.

– Да расслабься ты! Что скукожился? Боишься меня, что ли? Или гвоздь из стула торчит?

– Не-е-е. Ни паюсь. У тибя тома красивие вещ. Картин. Статуйка. Китар. Люстор таже ест. Меня не привик к такой вещме, – сидящий на стуле парень-таджик, обводил взглядом предметы вокруг, не двигая головой.

– Так, говоришь, из Фигася приехал? – Сева суетливо бегал около подоконника, поливая странные кусты, искоса бросая взгляд на азиата, который сидел уже пять минут в странной, по мнению Севы, позе.

– Та-а. Ис Фикася приехаль. Та-а! – кепи, на два размера больше, чем голова, часто съезжала на глаза, и парень смущенно, неуклюже поправлял её рукой, не отводя глаз от заметной только ему одному точки в подпространстве пространства комнаты Севы.

– Что там нового, в деревушке той? Я уже четыре года не был там. Пикассина случайно не знаешь? Не уехал он ещё? – управившись с поливом растений, Сева начал крутить самокрутки, насыпая из кисета в папиросную бумагу фиолетовый табак.

– Не-е-е. Пикасяна не знай. Новая завот напастроиле. И многие фирмеле. Бизнесу телать будут, – кепка в очередной раз съехала на глаза, парень снял её с головы, маленько помял и снова надел. Из кармана рубахи выглядывала пластмассовая расческа и обложка паспорта.

– Понятно, на, держи, – Сева протянул азиату самокрутку и спички. – Так, что ты говоришь за дело у тебя? Твои холопчики за дверью стоят, может, их пригласить в комнату?

– Нената, пасибе, – кивнул гость Севы. Взял протянутую самокрутку и спички. Затянувшись, сильно закашлялся, а за дверью послышалась возня и настороженный гам. Потом в дверь тихонько постучали.

– Бельгере мелепе. Пештельме бихтерма! Затыкнитеся пестес! – громко крикнул парень, прокашлявшись.

– Мдя, – хихикнул Сева, выпуская кольцо дыма. – Так что же тебя ко мне привело, друг мой?

– «Калифорний морской лэпэтэ» послать меня и мая напаркина запирать закаса. И закасывать твоя. Ми куильлери.

– Курьеры?

– Та! Куильлери.

– Киллеры?!

– Та! – вытаскивая из нагрудного кармана что-то, похожее на нож, азиат попытался встать со стула, но…

– Какого черта?! – заорав во всю глотку, Сева подбежал к стулу, на котором сидел азиат, схватил гитару, стоявшую рядом, и со всего размаха ударил его по голове. Посыпались искры.

Опомнившись, Сева поставил лейку на подоконник и повернулся к парню, сидевшему все это время на стуле и не сводившему глаз от заметной только ему точки. Сева что-то хотел было сказать ему, но уже забыл, а про себя подумал: «Конечно же, курьеры! Кто же еще?»

– Я клянусь тебе, это была кожа! Настоящая! Или ты думаешь, что я дермантин от кожи не отличаю?! – Сева шептал громко, озираясь по сторонам.

– Да хто тебе поверит? Ты, Севанька, на себя со стороны посмотри, это же уму непостижимо! Как полудурок! Зачем залез на гладильну доску-то? Зачем грелку к галаве приматал? А хде штаны тваи? Я ужо про труселя не спрашиваю… Э-э-эх! – соседка Зоя Мескалиновна сидела в кресле-качалке и потягивала через трубочку из бокала абсент.

– Ты-ы-ы-ы! Мне-е-е-е! Не веришь?! – попытался заорать Сева, но у него получилось лишь громкое шипение.

– Наверной, нет. У моря нет кожи, Сева. Это любой первоклашка знат. Да и Джульбарс мой не могет дышать под водой, – соседка начала раскачиваться взад-вперед и медленно мотылять головой из стороны в сторону…

Было похоже, что старушка входит в транс. Вдруг она резко вскочила из кресла и заорала:

– Ты куда, скатина костяная, прёшь? Молоко не тронь, падла! Джулик еще не кушал!

Мескалиновна проковыляла к двери, нагнулась, и кряхтя подняла с пола ползущую на кухню черепашку Матильду, Севину любимицу.

– А еще я спрятал море в раковину. Она у меня вот, с собой, – и Сева протянул руку, в которой он сжимал обычную морскую раковину Рапаны.

Но ему никто не ответил, потому что баба Зоя уже была на кухне. Она стояла на четвереньках и лакала молоко из блюдца Джульбарса, своего несуществующего пса.

– Когда мне было шесть лет, я стал девочкой… Стал… а кожа была гладкой… Как гладь моря… – и Сева уснул.

Сегодня у Севы праздник, к нему в гости приехал его дружбанище – Пикассин. Они не виделись 4 года. И не увиделись бы еще лет 7, если бы не…

Если бы не договорились о встрече телепатически. Ментально коснулись друг друга на расстоянии 350 километров, встретились в чилауте одного из ночных клубов Бытия. И там, за очередной порцией головоломок и ребусов, договорились.

А на следующий день к нему в гости заявился он. Товарищ, амиго, камрад, братэлло, чувачелло, мэн, бро, реальный пацаняга, сууукаяпотебесоскучался, дайденегкудапошёл? и… Короче, это был он – Пикассин.

И так как они не виделись достаточно долго, они вдоволь оттопыривались, угарали, тащились, кайфовали, ели, пили, курили, спатьнехотели, аестьещечё?, этожекредитка?, можетэтогрибы?, агдетутвыход?, откройтеполициякричат и делали разные глупые вещи, пока не кончился денежный эквивалент бабла (ДЭБ, в Фигасе эта валюта была самая стабильная и почётная).

– Чё делать будем, Сева? – задумчиво сидя на подоконнике и свесив ноги вниз, спросил Пикассин Пашка.

– Пафнутий, едрить тебя за нагую плоть! Ты зачем мою кредитку трогал? Я на 3 куска влетел, – Сева сидел на соседнем окне, также свесив ноги вниз и смотрел вдаль, на индустриально-урбанистический пейзаж рядового заката Солнца.

Оба тяжело вздохнули.

– Надо чё-то сделать и продать! – немного вдохновившись пришедшей мыслью, радостно произнес Пикассин.

– Ага, давай, бля, слепим огромный куб из пластилина и назовём его «Шар радости»! Или из глины с соломой слепим Шар, в печи его запечём и назовём «Три тонны удовольствия вне», – Даль явно не любил заниматься лепкой и слабо иронизировал.

– Нет, я тебе реально предлагаю чёнить замутить, по типу РЕАЛЬНОЕЕЕ! А потом слить за реальное бабло, и всё будет красиво, чики-пуки, как ясным летним днём, на голубом небе остались клочки белой разорванной пелены облаков, а ты стоишь посередине моста, который соединяет все стороны света, Запад и Восток, и мятный Холодок, и думаешь: «Чё бы сейчас реального надыбать или замутить, чё бы красиво-красиво появилось бабло?», – Паша очень хотел, чтобы бабло появилось. И оно появилось.