А. Айзенштадт - Снимая маски псевдонимов. Пять поэтов-однофамильцев

Подростком Айзенштадт пережил семейную трагедию. Старший брат, студент Коммунистического института журналистики, ожидая после убийства Кирова ареста по разнарядке на «врагов народа», покончил жизнь самоубийством. Узнав об этом, Вениамин совершенно потерял интерес к жизни, пережил нервный срыв, и в итоге в 13 лет очутился в психиатрической лечебнице…

Прожив несколько тяжелых лет, когда он часто бедствовал, даже бродяжничал, Айзенштадт все—таки сумел поступить в Витебский учительский институт и проучиться в нем один курс.

Началась война. Вениамина не взяли в армию, хотя он рвался на фронт. Он был эвакуирован в Горьковскую область, где учительствовал в начальной школе, преподавая историю, географию и Конституцию. Заработок – колхозные 400 граммов хлеба и пол—литра молока. Единственным утешением была местная библиотека, с книгами А. Белого, Ф. Сологуба, Т. Манна, которые долгими вечерами поэт переписывал своим бисерным почерком. Привыкнув к одиночеству, он любил бродить по окрестным дорогам, размышляя и сочиняя стихи.

После войны Айзенштадт вернулся в Белоруссию, жил в Минске. Ни в школу, ни даже на завод его не брали. Вениамин работал переплетчиком, художником комбината бытовых услуг, фотографом—лаборантом в артели инвалидов, и продолжал писать стихи. Это были странные для советской реальности стихи о Боге, смерти, юродивых. Странным, блаженным считали и самого Айзенштадта, и его надолго заталкивали в психушку, где медики ставили диагноз «вялотекущая шизофрения». Хочется и смеяться, и плакать: в качестве симптомов заболевания в истории болезни значилось: «Больной считает себя поэтом…». В сумасшедшем доме Вениамин окончательно подорвал здоровье и официально был признан «убогим» с соответствующим заключением ВТЭКа. Ну, а прозвище «блаженный» превратилось в псевдоним.

Несмотря на то, что Айзенштадта не печатали, он был известен узкому кругу поэтов. Еще в 1940—е годы он приезжал в Переделкино к Борису Пастернаку. Существует по этому поводу несколько апокрифов. Во время их первой встречи Пастернак сказал Айзенштадту: «Некоторые ваши стихи мне понравились». Молодой автор якобы вежливо ответил: «Мне тоже нравятся некоторые ваши стихи». Апокриф представляется недостоверным, так как известно, что Блаженный боготворил Пастернака. Впрочем люди, знавшие позднего Блаженного, утверждают, что поэт был высокого мнения о себе. Гершон Трестман приводит его слова: «Вначале я хуже Блока писал, потом перерос Хлебникова, Есенина, Белого…».

Согласно другому апокрифу Пастернак понимал, что Вениамин очень беден, и как—то протянул ему пачку денег, рублей четыреста, огромные деньги по тем временам.

– Не ходите, ради Бога, голодным, берите, это не последнее.

– Я не могу есть на деньги Пастернака, – ответил Блаженный, но деньги взял. Купюры поэт положил в один из шекспировских томов, где они и пролежали всю жизнь, как реликвия.

«Действительно блаженный!» – скажет обыватель. Однако Г. Трестман приводит иное толкование этой истории, сделанное десятилетия спустя самим Блаженным: «Пастернак – не святой. Когда я у него в гостях оказался, он мне три рубля дал на пропитание. Я их до сих пор храню. И выпроводил из дома. Он как раз перевод „Фауста“ завершил и ждал гостей, богатый стол накрывали. А я кто такой?! Беспризорник. Не ко двору».

Высокого мнения о Вениамине Блаженном были и другие известные поэты. Арсений Тарковский в своем письме признавался: «Ваш диктат поэта мощен, подчиняешься ему беспрекословно». В другой раз Тарковский писал, что не знает, как бы дальше жила и творила Марина Цветаева, имей она возможность прочесть стихи Блаженного. «Много лет я не слышал, не читал стихов такой силы и красоты», – сообщал Блаженному Александр Межиров. Александр Кушнер после прочтения рукописи минского автора писал ему: «Это поразительные стихи». А Виктор Шкловский говорил Блаженному: «Вы – эпоха. Вас никто не знает. Но вас будут знать все». Однако даже столь значимые персоны не могли помочь Вениамину опубликовать хотя бы строчку. «Все же я держался от них на расстоянии, – вспоминает В. Блаженный в „Силуэте автобиографии“, – я знал, что поэтом меня можно назвать лишь условно – поэты не рождаются с кляпом во рту». Он остро переживал свою оторванность от общего литературного процесса.

Круг знакомых Блаженного в Минске был очень ограничен. Соседи (а проживал поэт на улице Короля, 47) характеризовали его как человека интеллигентного, доброго, но замкнутого и в бытовом плане беспомощного. Настоящим спасением для Вениамина Михайловича была его супруга Клавдия Тимофеевна, инвалид войны. Именно она получила для семьи двухкомнатную квартиру. Клавдия Тимофеевна имела твердый характер и старалась оградить мужа от житейских проблем; без конца перепечатывала его рукописи. Сам Вениамин Михайлович по болезни почти два десятка лет не выходил из квартиры, и мог проделать путь только от кресла до двери, чтобы впустить гостя, но гостей почти не было. Впрочем, и характер у поэта был не сахар. Вообще, изучая биографию поэта, приходишь к выводу, что она скупа на какие—то значимые, заметные внешние события, но чрезвычайно богата насыщенной духовной жизнью.

Между тем, в СССР началась перестройка, и отношение к Блаженному стало постепенно меняться. В 1990 году вышла в свет книга поэта в Москве, а в Минске издали сборник стихов, правда, в их подготовке автор не принимал участие…

Когда в Минск приехал с гастролями Юрий Шевчук, фронтмен знаменитой группы ДДТ, его познакомили с поэтом. Шевчук был настолько впечатлен встречей, что стал говорить друзьям: «Вы знаете, что в Минске живет гений?» Шевчук убедил своих продюсеров финансировать документальный фильм о поэте и издать большим тиражом книгу Блаженного. Потом, когда Вениамин Михайлович читал кому—нибудь свои стихи, он обязательно держал этот томик —«Сораспятье» – под рукой, хотя все помнил наизусть.

Стихи Блаженного стали открытием для читающей публики. Исследование его творчества опубликовал журнал «Вопросы литературы». Литературный критик Татьяна Бек в своем послесловии к одному из сборников поэта говорила о нем как о «грандиозном творческом феномене». Принят был Блаженный, наконец, и в белорусский Союз писателей, правда, с перевесом в один голос.

Умер Вениамин Михайлович Айзенштадт 31 июля 1999 года, пережив свою супругу на две недели… Началась посмертная жизнь поэта.

В чем же состоит феномен Блаженного, что позволило ему занять, свое, особенное место в русской поэзии? «Я до сих пор не знаю, что такое стихи и как они пишутся. Знаю только – рифмованный разговор с Богом, детством, братом, родителями затянулся надолго, на жизнь», – писал сам поэт. Для поэзии Блаженного характерно уникальное сочетание местечковой наивности с исповедальной религиозностью и глубокой философичностью. Религия для него – зеркало творчества, а поэзия – это исповедь, это плач, это – моление. Поэзия – это величайшая ответственность: моральная, духовная. Это – волевое явление, определяющее характер. Это становление духа.