Нонна Беспалова - Скрипачка и Пилот, или На двух берегах

– Сегодня к вечеру привезут мою тётю. Она перенесла инсульт. Самый тяжёлый период уже позади, но она ещё нуждается в присмотре. Я останусь с ней, пока её дочь, моя сестра, будет с мужем в Таиланде.

– Так ты приехала из Америки, чтобы посидеть с тётей?

– Я давно у них не была. Они – мои самые близкие люди после отца. Если я буду гостить у тёти, сестра может поехать отдохнуть. Не вижу ничего странного. Ты машину оставляешь здесь?

– Да.

– Заходи к нам на чай, я тебя познакомлю с тётей Лёлей. Извини, я не уверена, что смогу тебя оставить на ночь. Тётя Лёля вроде вполне адекватна, но…. Давай посмотрим по обстоятельствам.

– Что вам принести к чаю?

– Что я могу посоветовать? Я здесь не была два года. Тётя Лёля очень любит сладкое. Принеси какой-нибудь тортик, и ты завоюешь её расположение.

– Понял. Я позвоню.

Олег нагнулся её поцеловать. Они коснулись друг друга щеками.

– Как жаль. Нет времени. До вечера.

Нора встала, за ней потащился халат. Она вдела руку в рукав и вышла в прихожую. Олега уже не было. Нора закрыла дверь на щеколду, набросила цепочку и вернулась в постель. Нужно было бы встать и сходить в магазин. Нора дала себе ещё полчаса понежиться под одеялом и закрыла глаза.

У её приезда была ещё одна тайная цель, но пока она сама не знала, возможно ли это осуществить. В Нью-Йоркском оркестре открылась вакансия. Два места вторых скрипок. Нора хотела попробовать, но боялась, что стала за годы преподавания играть хуже, чем раньше. Она не давала себе расслабляться, упражнялась каждый день, продолжала ездить с благотворительными концертами, но Нью-Йоркский симфонический едва ли не первый оркестр в стране, требования там высокие. Нора хотела, чтобы её послушала Елена Львовна, преподаватель консерватории по классу скрипки. Нора у неё отучилась последние два года.

Несколько первых лет после Нориного отъезда они поддерживали отношения. Нора знала, что Елена Львовна была вынуждена бросить преподавание из-за плохого зрения и не потому, что она не могла учить, а потому, что умер её муж, и некому было её возить в консерваторию. Она давала частные уроки на дому. Это единственное, что Нора о ней знала. Они не переписывались и не перезванивались уже семь лет.

В первые годы Нора несколько раз передавала Елене Львовне небольшие посылки с оказиями, если не брали посылки – посылала сто долларов одной купюрой в конверте. Но семь лет назад Норе позвонила женщина и передала просьбу: Елена Львовна просила купить ей струны для скрипки. Нора осторожно уточнила, насколько хорошие струны нужны. Женщина ответила ей: «Елена Львовна просила хорошие, как вы себе покупаете. Только я уже скоро улетаю. Мы можем встретиться сегодня в четыре в аэропорту». Уже был час дня, магазин находился в центре города, где трудно запарковаться, до аэропорта было не меньше часа на машине, если нигде не застрять.

Только чувство благодарности к старой учительнице и то, что эта её просьба была первой, не дали Норе просто проигнорировать этот звонок. Нора успела купить хорошие струны за двести пятьдесят долларов. Хотя, наверняка, если бы было время поискать, можно было бы купить дешевле, потеряла на паркинге в гараже ещё двадцать четыре доллара, заплатила пятёрку за паркинг в аэропорту, полчаса ждала эту женщину, наконец, передала ей струны, на обратном пути попала в трафик и домой добиралась почти два часа. Ни благодарного звонка, ни письма, ни строчки по мейлу. Следующую просьбу, купить Елене Львовне два комплекта Herbalife, Нора оставила без ответа, но не могла избавиться от сомнения, справедливо ли она поступила.

Нора позвонила другой бывшей ученице Елены Львовны в Канаду. Та посмеялась над Нориным недоумением: «Не ты первая. Нас она попросила прислать ей шубу, или, на худой конец, дублёнку. Пришлось послать письмо с подробным объяснением, что сами мы шуб не носим, слишком дорого, дублёнку я себе купила на распродаже и ношу её уже шесть лет. Мы можем прислать ей тёплую куртку или „дутое“ тёплое пальто, но на большее у нас денег нет. Она не ответила. По-моему, у неё крыша поехала». Больше Нора сама не звонила и никаких известий от Елены Львовны не получала. И вот теперь она хотела встретиться с Еленой Львовной, потому что никто кроме неё не мог бы сказать, стоит Норе принять участие в конкурсе за место в оркестре или нет смысла и пытаться. Здесь было много всяких «но». Елена Львовна могла действительно выжить из ума. Она могла утратить не только зрение, но и другие способности. Она могла не принять Нору после стольких лет молчания. И всё-таки попытаться Нора должна.

Нора вылезла из постели, взяла из кухни табуретку и встала на неё в коридоре около антресолей. Она сразу увидела чёрный запылённый футляр, потащила за край и вынула его целиком. В кухне Нора протёрла футляр полотенцем. Зазвонил телефон. Нора взяла трубку. Звонила Оля: «Норик! Мы с Димой едем в супермаркет, покупать продукты на неделю, тебе купить что-нибудь?»

– Оль, купи колбаски какой-нибудь типа сервелата, курицу для бульона и куриные котлетки или биточки, йогурты несладкие, чёрный хлеб, молока или сливок для кофе и печенье. Это всё. Как хорошо, что ты позвонила. Когда вы приедете? К семи? Сразу уедете? А куда, если не секрет? Презентацию чего? В новом жакете? Ну, расскажешь потом. Пока-пока.

В магазин можно было не ходить. Нора вернулась к футляру и открыла его.

Олег не торопясь шёл к Таганской – кольцевой. Может быть, он напрасно сделал вид, что у него нет времени? Нет. Имело смысл проявить сдержанность, уж слишком независимо она себя ведёт. «Да уж, не заглядывает тебе в глазки, не пытается взять твою руку в свою, не спрашивает: „Мы ещё увидимся?“, – усмехнулся Олег, „Не то, что твой обычный контингент“. А разве она не его контингент? У него были всякие и певички, и журналистки, и модели. Была редакторша из глянцевого журнала, врач-косметолог. Кого только не было. Художница по костюмам, театральный декоратор. Правда, у Норы – консерватория, симфонический оркестр, лауреатка конкурсов, жила в Испании и в США. Пожалуй, она классом повыше, но держится просто, без понтов. Подъебнуть, правда пытается. „Ты что-нибудь знаешь о классической музыке?“, „Ты читал Мандельштама?“, – с улыбочкой. Ну, конечно, он же русский медведь. Он должен смутиться и закрыться лапой. Ну нет, шалишь, так просто его не заденешь». Олег вошёл в метро и встал на длинный эскалатор самой глубокой станции Москвы. В этот момент в кармане зазвонил телефон. Звонила дочь: «Пап, ты где?»

– В метро. На Таганке.

– Ты понимаешь, я всё перепутала, в Еврейском музее, на Новослободской, выставка откроется на следующей неделе. Давай, встретимся на Октябрьской – кольцевой, в центре зала. Пойдём на Крымский, там выставка Серова.