Юрий Бригадир - Сны скорпионов

– Спасибо, командир! – крикнул я, выпрыгивая из микроавтобуса. Теперь все просто. Черный «Крузер». «Роман, наша встреча знаменует собой новый этап в развитии отношений. Я, как представитель криминального мира, и все такое, хочу привнести в шоу-бизнес нечто уникальное, и, думаю, с этого дня мы будем чаще встречаться». Ну и так далее, и тому подобное.

Дверь черного «Крузера» открылась, и оттуда выскочил абсолютно и бесподобно злой Роман Бессмертный.

– Какого хуя тебе еще надо? – несколько издалека начал режиссер реалити-шоу.

«Значит, я бы хотел довести до вашего сведения, уважаемый Роман Евгеньевич, что как бы наше сотрудничество переходит в новую фазу и, соответственно»…

Это так думал себе мозг. А тело просто хмыкнуло и проговорило:

– Бабу.

– Какую бабу, – не понял Роман.

– Аню.

– Ты меня вообще решил без людей оставить? Ну-ка, – помахал он ладонью, после чего к нам подбежали озверевшие от долгого ожидания охранники – засуньте его обратно в авто, и пусть пиздует, некогда! Совсем некогда! – заорал он прямо им в глаза.

Охранники опешили и на всякий случай испугались.

– Ты не понял! – безобидно поднял я обе руки, даже ладонями вперед – я с вами!

– Чего? – удивился Бессмертный, резким движением указательного пальца приостанавливая охранников.

– Ты сейчас не поверишь, но ты согласись просто, а там я тебе все объясню, на месте, – затараторил я.

– Приеду, водки выжру стакан и тебя слушать не буду, – внезапно заявил Роман, – а сейчас давай вкратце, в чем дело! Так, опять по местам! – крикнул режиссер охранникам, – просто заминка, сейчас выезжаем!

Те, вполголоса ругаясь, опять расселись по машинам. Захлопали двери.

– Я Аню не оставлю, – твердо и жарко начал я врать, – мне все равно долго не прожить, так что не все ли равно, где, когда, как. Вот у тебя жена Лариса, сын… – немного не туда увел я нить разговора.

– Ты мне не угрожай, блядина! – зашипел, как кот, Бессмертный.

– Да я не к тому, – успокоил я его, заворачивая на правильную тропинку, – я к тому, что у тебя все уже есть, а у меня ничего не будет. А мне Аня нравится, и я хочу чтобы, как говорится, пока смерть не разлучит нас. Имею я право? Это не умно, это красиво, ты режиссер, ты понять должен. За несколько дней всю жизнь галопом пробежать! Ты же сам этого хочешь, правда? Шоу тебе надо или не надо? Чтоб как у людей! Ты мне верить не обязан, ты просто согласись…

– Поиграть хочешь? – ярко усмехнулся Роман.

– Да, – признался я, кивнул головой и нагло добавил, – сделаем мы тебе шоу!

– Это я вам сделаю шоу, не путай, – поправил Бессмертный, – а ты хорошо подумал? Обратной дороги же не будет! Нету ее!

– А у меня ее и так нет. Прикажи вскрыть фуру, режиссер. Спать хочу!

Роман посмотрел себе под ноги, раздумывая. В это время отрылась дверь «Крузера» и оттуда высунулась голова нашей хозяйственницы:

– Роман Евгеньевич, опаздываем же!

– Знаю! – безнадежно махнул рукой режиссер, – Собственно, вы можете не волноваться, Маргарита Федоровна, у нас уже, фактически, день угроблен.

– Так давайте хотя бы второй спасем? – предложила она.

– Давайте, – с готовностью согласился Бессмертный, – найдите пакет Волкова и быстренько сюда на подпись.

– Сейчас, – обрадовалась Маргарита, пошуршала бумагами и через полминуты вылезла с нужными, – вот!

– Ты, конечно, скотина, – вполголоса сказал Роман, – и я тебе не верю. Но шоу с тобой я сделаю. Будь ты хоть маньяк.

– Я не маньяк, – так же тихо возразил я, – это работа у меня такая. Вот ты режиссер…

– Слышали уже! – сверкнул глазами Бессмертный, – я с тобой, ряженый, разговариваю не потому, что ты уникальный. А потому что я, блядь, уникальный, запомни! Другой бы уже или сдал тебя ментам, или обосрался бы от страха.

– Согласен, – улыбнулся я, – ты не боишься.

– А кого мне бояться? Тебя, что ли? – почти с презрением сказал Роман, – или, может, смерти? Да вся моя жизнь – это бесконечное шоу. Какая разница, в каком акте, мясник? Я все равно свой спектакль сделаю. Это и есть жизнь, если ты не понял!

Я пожал плечами и подумал, что в чем-то где-то мы с ним похожи. Факт.

Бумагу я подписал, не читая, и всего через полминуты поднялся в фуру. Прошел вглубь, где мягко горел приглушенный свет, хорошо хоть – желтый. Терпеть не могу модные энергосберегающие светильники хирургического цвета. Осмотрелся.

Если бы не полное отсутствие окон, фура внутри выглядела как самый обыкновенный комфортабельный автобус. Чтобы не раздражать народ, стены задрапировали чем-то нежным и шелковистым, так что при желании за тканью можно было легко себе представить окна. После того как я вошел, обнаружились еще одни, внутренние двери – раздвижные. В них ничего не было технически сложного, кроме того, что они имитировали плотные ряды картонных коробок. На всякий, как я понял, пожарный случай. Когда двери закрывались, то любой и издалека видел, что фура набита товаром не очень европейского качества в коробках с неизвестными надписями. Впереди мерцал тропическими кадрами огромный жидкокристаллический экран со знакомым «релаксом номер восемь без адреналина» или его родственником. Без звука, потому что звук, если сильно хотелось, индивидуально передавался каждому через наушники, а если не хотелось, то посылался в жопу. Самолетные кресла стояли стандартно, попарно справа-слева, но между рядами было расстояние в два раза больше обычного для самолета, так что ноги можно было вытягивать как угодно далеко вперед и даже закидывать на стоящий впереди столик.

Самоубийцы не любят никого, кроме себя, а себя они обожают настолько жгуче и страстно, что разумеется на каждой паре смежных кресел сидел ровно один из них. Сверхпонятным исключением была пара девочек-попугайчиков в блестках. Они обнялись и покачивались из стороны в сторону в межгалактическом трансе. Далее по порядку сидел мужик в возрасте, а уже на следующем ряду сидела Аня.

Слабый, мелкий, с соломенными волосами, собранными теперь уже в хвост, с фиолетовыми глазами, загнанный, одинокий, ощетинившийся на весь мир зверек. С ровными маленькими зубками. С серьгами-жемчужинками в ушах. С диким, железным решением покончить с собой навсегда. Аня, Анечка, Анюта. С губками, вылепленными столь тщательно и гранено, что невольно приходит на ум легенда о соответствии с половыми органами.

Сначала, конечно, глаза. А потом все остальное, я знаю, я помню. Можно пробежать через весь лес, втягивая чувствительным носом хвойный воздух, напитанный ее запахом. Ноздри, дрожащие от вожделения. Горячий, стремительный язык. Слюна, капающая с клыков и сжигающая возле тебя траву. Глаза, налитые кипящей кровью. На бегу уже не помнишь, зачем ты рвешься сквозь кусты – любить или убивать. А может быть и то, и другое. Ты подбежишь, раздирая рычанием свирепую свою глотку. Трясущийся, безумный, с огромным, бешеным, лютым своим сердцем. И встанешь перед ней на колени. И она не устоит. А куда ей деваться? Люби или убей – все едино. Это и есть жизнь, если кто не понял!